ИЗВЕСТИЯ КАВКАЗСКОГО ОТДЕЛА ИМПЕРАТОРСКОГО РУССКОГО ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА
Том XXI 1911-1912 №2
Путешествие по Закатальскому округу и Дагестану.
Лето 1909 года я решил употребить на поездки по Закатальскому округу, с богатой природой которого, особенно с его фауной, мне давно хотелось познакомиться, а затем, пробыв в Закатальском округе недели три, я предполагал перебраться через Главный Кавказский хребет и проникнуть в самые глухие трущобы Нагорного Дагестана, как, напр., в верховья Аварского Кой-су, многие места которого еще не посещались никем из путешественников. Отсюда я намеревался пройти вдоль всего Аварского Кой-су с ЮЗ. на СВ. и, наконец, через Гуниб, Темир-Хан-Шуру и Петровск добраться до владикавказской железной дороги.
28-го июня после обеда я вместе с двумя спутниками-любителями путешествий выехал из Ставрополя. Чтобы не делать большого крюка по железной дороге, мы решили ехать из Ставрополя на лошадях прямо к Невинномысской станции владикавказской дороги и затем по ней через Петровск и Баладжары добраться до Евлаха. Дальше нам предстояло пропутешествовать на лошадях сначала до Нухи, а потом уже до Закатал. На этот переезд мы должны были употребить около четырех суток, не считая некоторых остановок в пути. Первый наш ночлег был верстах в 10 от станции Невинномысской, в долине Кубани, в степи, под открытым небом, усеянным тысячами звезд. В нескольких верстах от этого ночлега мы проезжали через одно небольшое болотце, с которого доносились до нас мелодичные звуки, издаваемые целыми сотнями маленьких лягушек – Bombinator igneus (по-новому, Bombina bombina). Странно, что до последнего времени почти никто из ученых не знал о существовании этой лягушки на Кавказе. На следующий день мы пронеслись в вагоне через восточную часть Кубанской области и всю Терскую, а ночью через значительную часть Дагестанской. На рассвете я вышел на площадку вагона в то время, когда поезд стоял у хорошо знакомой мне станции Кая-кент; здесь я с удовольствием взглянул на непроходимые заросли из различных колючих и вьющихся кустарников, в которых года три тому назад очень удачно охотился за дикими кабанами с офицерами самурского полка. Эти места, как и вообще побережье Каспийского моря, прорезанное железной дорогой, мною были описаны раньше, поэтому о них я говорить не буду. Замечу только, что эта местность, если исключить из нее лесистые пространства у устьев Самура и соседних с ним речек Дагестана, впадающих в Каспийское море, летом оказалось гораздо более пустынной и печальной, чем весной, в конце марта и начале апреля, когда мне пришлось проезжать по ней несколько лет тому назад. Травы здесь не было вовсе или она оказалась совершенно высохшей и пожелтевшей. В изобилии росли только различные солянки (Chenopodium, Salsola, Salicornia), тамариксы и Statice. Хлебных полей и рисовых плантаций здесь почти не было видно, особенно же в пределах Бакинской Губернии. Из птиц в этих местах нам попадалось много сивоворонок (Coracias garrula L.) и чеканов.
Более интересными для меня были места, находящиеся за Баладжарами, которые мне приходилось видеть в первый раз. Они, за редкими исключениями, также представляют печальную равнину, но все же были покрыты гораздо лучшей травой, чем большая часть каспийского побережья. Около Аджикабула, напр., расстилается бесплодная степь; на юг она тянется очень далеко, а на севере ограничивается невысоким, но довольно крутым и скалистым хребтом. Эта местность также была покрыта уже высохшей травой и, как мне рассказывали, отличается обилием змей. Здесь часто попадается между прочим очень большая опасная средиземноморская гадюка – Vipera lebetina L., достигающая в длину почти двух аршин и могущая глотать молодых фазанов. Туземцы ее очень боятся. Около Аджикабула находится небольшая роща, а вдали озеро, на котором бывает много птиц, особенно весной. Почти такой же местностью окружена и станция Муган, находящаяся у северной окраины известной всем Муганской степи. За станцией Кара-су тянутся почти сплошные летом более или менее пересыхающие мочаги и болота, покрытые зеленым камышом, осокою, рогозом или чаканом (Typha) и другими болотными растениями. В этих местах водятся в громадном количестве различные виды неядовитых змей – ужей, полозов и т.д. Около станции Кюрдамир степь выглядит гораздо свежее и зеленее; на ней растет много каперсов, стебли которых от корня расходятся во все стороны и стелятся по земле, покрывая обыкновенно круг сажени в две в диаметре. Благодаря крупным белым цветам, такие круговины видны издалека. Еще больше здесь растет тамариксов, которыми, можно сказать, усеяна вся степь. Болот вблизи Кюрдамира незаметно, но вдали видны горы и леса. Около Кюрдамира я видел много белых аистов, которые на Сев. Кавказе мне никогда не попадались. Верстах в пяти от названной станции я заметил стаю их штук в 15, около самого Кюрдамира еще три штуки, сидевших в степи, да кроме того два аиста пролетели над нашим поездом. Очевидно, они живут здесь в более или менее значительном количестве. В этой же местности всюду встречали мы много сиворонок и щуров.
Поздно вечером мы приехали в Евлах, где должны были покинуть железную дорогу. В Евлахе нами взяты были билеты на проезд в линейке до Нухи. Нас уверяли, что мы выедем еще до рассвета и что на широкой и длинной линейке будет сидеть не более восьми человек, но в том и в другом отношении мы были обмануты. После бесконечных понуканий с нашей стороны линейка двинулась только часу в девятом, когда наступила уже порядочная жара, и посадили на нее, считая и кучера, тринадцать человек. Всем едущим пришлось сидеть, плотно прижавшись друг к другу, и проехать таким образом по знойным степям Елисаветпольской губ. почти целый день. Вообще, как увидит дальше читатель, на почтовых дорогах Нухинского уезда Елисаветпольской губ. и Закатальского округа царит большой беспорядок, на который почтовым начальством, к сожалению, не обращается никакого внимания.
Пребывание в Евлахе, расположенном в том месте, где закавказская железная дорога переходит через Куру, представляет очень неприятную историю. Кура здесь довольно сильно разливается, образуя много болот и озер, заросших камышом, ситником и другими подобными им растениями. Количество болот в окрестностях Евлаха увеличивается еще вследствие того обстоятельства, что довольно порядочная речка Туриан-чай, вытекающая из снежных вершин Главного Кавказского хребта на границе между Елисаветпольской губ. и Дагестанской областью, верстах в 30 от Евлаха выходит на низкую ровную степь с незначительной покатостью к югу, разбивается на целые десятки небольших речек и арыков и превращает пространство в несколько сот квадратных верст в низменность, усеянную бесчисленным множеством болот, небольших озер и прорезанную канавами и тихо текущими речками. Небольшое озерцо находится и у самого Евлаха. Над этим озерцом проходит железная дорога, а также шоссе, идущее в Нуху. Дальше на протяжении вест 7-8 также тянутся болота. Все эти места кишат комарами, между которыми попадается, конечно, немало знаменитых Anopheles, заражающих людей малярией. В вокзал также налетает много комаров, которые не дают людям ни минуты покоя и не позволяют даже думать о том, чтобы заснуть хотя на самое короткое время. Болота, окружающие Евлах, испускают порядочное зловоние и густо покрыты различными болотными растениями (Typha, Carex, Phragmites, Lemna, Nymphaea и т.д.). Присутствие множества болот в этой жаркой местности делает климат ее в высшей степени нездоровым. Говорят, что достаточно раз заболеть здесь лихорадкой, чтобы долго не расставаться с ней. В окрестностях Евлаха нам попадалось много обыкновенных ворон, сорок (Pica leucoptera Gould.), щуров (Merops apiaster L.), сивоворонок, хохлатых жаворонков (Galerita cristata L.), воробьев (Passer domesticus Briss.), коршунов (Milvus ater Gm.), куликов-чернышей (Totanus ochropus L.), серых цапель (Ardea cinerea L.). Кроме того мы издали видели двух белых аистов.
Час спустя после отъезда из Евлаха мы попали, наконец, в местность более сухую и, без сомнения, более здоровую, но здесь, как и на дальнейшем протяжении почтовой дороги, идущей на Нуху, лихорадки представляют самую обыкновенную и очень распространенную болезнь. В степях, окружающих станции Халдан и Чемахлы, следующие за Евлахом, водится довольно много редкой дичи — тур–чей (Attagen francolinus L.).
Местность по дороге от Евлаха к Нухе на протяжении верст 60 представляет медленно и постепенно поднимающуюся к северу слегка холмистую степь, покрытую скудной растительностью. В общем она очень пустынна и печальна. Много зелени встречается здесь только внутри селений, сады которых орошаются искусственно. Все дворы и сады окружены в них непроходимыми живыми изгородями, состоящими главным образом из высокой (сажени в полторы) и страшно колючей ожины (ежевика; вероятно, Rubus discolor), густо завитой ломоносом (Clematis); внутри этих садов растут в изобилии лесные и грецкие (волошские) орехи, инжир или фиговое дерево (Ficus carica L.), гранаты, вишни, алыча, виноград, шелковица, уксусное дерево (Rhus Coriaria L.), пирамидальные тополи и т.д., а между ними самые обыкновенные и распространенные почти всюду лесные породы: ясень, дуб, граб, клен (Acer campestre L.), вяз или карагач, черный тополь, белолистка (Populus alba L.), верба (Salix) и т.д. Гранаты почти всюду растут здесь и на выгонах, окружающих селения. Между станциями Сучми-даген и Иняглы, в 20 верстах от Нухи, дорога переходит через невысокий хребет, который тянется параллельно Главному Кавказскому Хребту. При подъеме на хребет, а особенно за гребнем его, на склоне, обращенном к северу, растительность значительно богаче и разнообразнее: трава становится свежее, появляется много кустарников, всюду видны отдельно стоящие деревья и группы их на подобие маленьких лесков. Во всем этом сказывается влияние близости высоких гор, сгущающих тучи и увеличивающих как влажность воздуха, так и количество атмосферных осадков. За станцией Иняглы местность оказывается уже довольно обильно орошенной многими горными ручьями, воды которых местные жители употребляют для орошения многочисленных рисовых плантаций, находящихся в этих местах. Здесь нам снова начали попадаться белые аисты. Не доезжая верст десять до Нухи я видел стайку их в шесть штук и тут же, недалеко от дороги, заметил гнездо аиста, устроенное на толстой груше, одиноко стоящей среди поляны. Оно находилось саженях в 7-8 от земли, имело огромные размеры ( не мнее сажени в диаметре) и были сложено очень грубо из палок и сухого хвороста. На нем сидела пара аистов. Перед Нухой я видел кроме того одного черного аиста, а на пути между станцией Иняглы и Нухой нам попадалось много полевых голубей (Columba livia Briss.) и горлиц (Turtur auritus Ray). Пустельги, сивоворонки и несколько видов сорокопутов втречаются в этих местах чуть не на каждом шагу. Здесь же я видел большого орла с белыми плечевыми пятнами; вероятно, это был Aquila imperialis Bechst. Замечу еще, что в окрестностях станции Иняглы и между ней и Нухой водится много фазанов. Обилием их отличаются имения некоторых беков или ханов, где охота без разрешения владельца имения не дозволяется. Живут фазаны здесь по камышам, кустарникам и рисовым полям. Дикие кабаны также встречаются в этих местах в изобилии. На двух почтовых станциях этого тракта я видел медвежьи шкуры, но они попали сюда, вероятно, из лесистых гор, находящихся на севере от Нухи.
Перед заходом солнца мы приехали в Нуху. Она расположена в ущелье р. Киш-чай под 4112 с.ш. и 6450 в.д., на высоте 748 м. (2454 ф.) над ур. м. (метеорологическая станция), у подошвы Главного Кавказского хребта, и всего лишь в 20 в. от гребня его. Нуха, можно сказать, утопает в зелени и на меня лично произвела довольно хорошее впечатление, несмотря на то, что улицы ее кривы, узки и имеют мало хороших зданий; но обилие зелени скрывает все эти недостатки. Среднее годовое количество атмосферных осадков в Нухе довольно значительно, именно 710 мм., а в некоторые годы, как, например, в 1878 г., оно доходило даже до 941 мм. При таком количестве осадков и при существенной защите этой местности от сухих восточных ветров, должна, конечно, развиться пышная растительность. Особенно роскошно развивается здесь уксусное дерево или сумах (Rhus Coriaria L.), растущий во всех садах. Сложные листья его нередко достигают в длину целого аршина. Здесь же во всех садах растут виноград, инжир, грецкий орех (Juglans regia L.), простые лесные орехи, фундуки, хурма, образующая красивые деревья средних размеров, с крупными глянцевитыми цельными листьями, яблоки, груши, персики и т.д. Между плодовыми деревьями всюду встречаются различные виды тополей, ясень, клен, граб и другие лесные деверья. Если смотреть на Нуху с окружающих ее гор или из окон высокого дома, то за деревьями почти не видно ее растений.
Устроившись и переночевав в довольно сносной гостинице, мы часов в 8 утра отправились осматривать ближайшие окрестности Нухи, с природой которых мне также хотелось ознакомиться. Пройдя несколько улиц, мы вышли на северо-восточную окраину города, за которой тянется ряд невысоких хребтов, отделенных друг от друга балками и ущельями. Как те, так и другие покрыты лесом. Перебравшись через несколько балок, мы поднялись на довольно высокий хребет, с гребнем, покрытым лесом. С него открываются виды на северо-восток, на высокие горы – отроги Главного хребта, на запад – на Нуху и на юг – на более ровные и низкие места Нухинского уезда.
Леса, окружающие Нуху, прежде были, вероятно, довольно крупными, но теперь, вследствие беспорядочной рубки, почти превратились в густой кустарник, заплетенный во многих местах едва проходимой сетью лиан. Они представляют, однако, довольно большое разнообразие в отношении как древесных, так и кустарных пород. Из последних здесь встречается в изобилии черный и красный боярышник (Crataegus oxyacantha L. и Cr. Melanocarpa M. B.), кизил (Cornus Mas L.), свидина (Cornus sanguinea L.), крушина (Rhamnus), бирючина (Lygustrum vulgare L.), шишки (Mespilus germanica L.), несколько видов жимолости (Lonicera), сумах (Rhus Coriaria L.) и желтинник (R. Cotinus L.), гранатник (Punica Granatum L.), инжир (Ficus carica L.), лесной орех (Corylus Avellana L.) и т.д.Ко всему этому присоединяется еще немало колячих и вьющихся кустарников или полукустарников, как, например, очень распространенное здесь держи-дерево (Paliurus aculeatus Lam.), ожина (Rubus discolor Weih. Et N.); очень распространена здесь вьющаяся и очень колючая Smilax excels L. и упомянутый уже раньше ломонос (Clematis Vitalba L.). В огромном количестве растет здесь травянистая бузина (Sambucus Ebulus L.). Из древесных пород чаще других встречается дуб, образующий местами сплошные насаждения, и граб, а затем ясень, клен (Acer campestre L.), вяз (Ulmus) и т.д. Папортников в окрестностях Нухи мне попадалось сравнительно немного. Некоторые из здешних дикорастущих представителей флоры имеют промышленное значение. Из них на первом плане надо поставить сумах, или уксусное дерево, и желтинник. Первый из них, поднимающийся на горах до 5000 ф. над ур. моря, дает черную краску из листьев и побегов и красную из плодов. Кроме того из коры стеблей его добывается желтая краска, а из коры корней коричневая. Плоды его употребляют, по словам Я.С. Медведева, для придания крепости уксусу, а также как приправу для шашлыка. Желтинник (Rhus Cotinus L.) обращает на себя внимание красивыми пушистыми розоватыми соцветиями и особенным цветом листьев, которые употребляются для дубления кож, а также для окраски кож и сукон. Листья желтинника в высушенном виде продают здесь довольно дорого, именно до 1 р. 60 к за пуд. Это объясняется тем обстоятельством, что в Нухе выделывается очень много кож для обуви и для шуб; здесь же они подвергаются дублению и окраске в разные цвета (сафьян), и на все это требуются листья желтинника. Многочисленные плодовые деревья, растущие в лесах, также доставляют жителям порядочные выгоды. Горы в окрестностях Нухи состоят из известняков, которыми местные жители пользуются в изрядном количестве для получения извести.
На обратном пути к своей гостинице мы употребили с час времени на осмотр города. В нем находится одна православная церковь и до 30 мечетей. Это объясняется тем, что 81% жителей Нухи составляют татары; кроме того здесь живут армяне (18%), а русских почти нет. Очень много в Нухе шелкомотален (до полусотни), частью мелких, частью довольно больших; на них разматывается и обрабатывается шелк, который добывается в Нухинском уезде, занимающем, по количеству добываемого шелка, первое место на Кавказе. Очень много продается здесь в лавках сукна местного производства, кож, овчинных шуб и гончарных изделий.
Нельзя не обратить внимание в Нухе на то обстоятельство, что огромный процент зданий ее имеют окна с железными решетками. Это, конечно, указывает на не совсем мирное настроение жителей Нухинского уезда. Если не ошибаюсь, Елисаветпольская губерния считается первой среди всех губерний и областей Российской Империи по количеству разбоев и грабежей. В Нухе находится еще и ханский дворец, построенный во второй половине восемнадцатого столетия.
На следующий день мы отправились в северо-западную сторону от Нухи, где протекает Киш-чай , горная речка средних размеров. Она около Нухи выходит из крутых гор на относительно ровные мета, разбивается на множество рукавов и, как большая часть здешних речек, протекает на плоскости по широкому руслу, заваленному бесконечными грудами камней, которые выносятся этой же речкой во время сильных дождей из гор на более ровные места. В такое время Киш-чай заливает водой очень широкое пространство и превращается в огромный мутный поток, разрушающий все, что ему встречается на пути. Хотя здесь проходит шоссейная дорога за Закаталы, но на месте речки ни моста, ни шоссе не существует, очевидно, по той причине, что поддерживать их и бороться с необыкновенно бурными течениями речки на таком широком пространстве было бы необыкновенно трудно. Надо заметить, что в Нухинском уезде Елисаветпольской губернии, также как и в Закатальском округе, южный склон Главного Кавказского хребта так крут, как нигде на Кавказе. Удаляясь на расстояние каких-нибудь 15-20 верст от гребня Главного Кавказского хребта на ЮЗ. по прямой линии, мы почти всюду встречаем здесь понижение местности на 8-10 тысяч футов, а иногда и более. Это особенно бросается в глаза в Лагодехах, которые расположены у подножия Главного хребта, в 14-15 верстах от гребня его и на высоте всего лишь 1600 ф. над ур. м., тогда как некоторые вершины Главного хребта поднимаются здесь до высоты почти 11 тысяч утов! Тут, следовательно, на расстоянии 14 верст, считая по горизонтальной проекции, мы встречаем понижение местности более чем на 9 тысяч футов. Надо еще добавить, что за таким необыкновенно крутым склоном сразу начинается относительно пологая местность. Такой особенностью рельефа, конечно, и объясняется сильнейший разлив рек во время половодья в подножия хребта и необыкновенно бурное течение их. По выходе из гор все они разбиваются на множество ручьев и начинают течь гораздо медленнее и отлагать весь ил, щебень и камень, который они увлекли с гор. С подобными явлениями, при том выраженными в столь резкой форме, не приходится встречаться почти нигде, ни на северном склоне Кавказского хребта, ни в западном Закавказье. По берегам Киш-чая растут очень большие тополи, вербы и другие деревья, окаймляя в некоторых местах долину его широкой зеленой полосой. С берегов Киш-чая открывается довольно красивый вид на Главный Кавказский хребет. На нем видны альпийские луга, скалы, осыпи и только кое-где небольшие пятна снега. К концу лета они стаивают совершенно.
Недалеко от того места, где через Киш-чай проходит дорога на Закаталы, мы застали несколько человек, которые занимались здесь промывкой кож, уже лишенных шерсти, достигших порядочной степени разложения и испускающих сильное зловоние. Они бросали кожи в речку, долго топтали их в воде ногами, потом несколько раз прополаскивали в речке и после этого раскладывали на камнях для просушки. По всему заметно, что это делается здесь изо-дня-в-день. Как ни быстра речка, как ни быстро разлагаются путем окисления в такой воде всякого рода взвешенные нечистоты, все же такое загрязнение речки должно считаться небезвредным. На берегах Киш-чая мы видели ворон, сорок, нескольких коршунов (Milvus ater Gm.), стервятников (Neophron percnopterus L.), одного осоеда (Pernis apivorus L.) и белоголовых грифов (Gyps fulvus Gm.). Все они, конечно, поживлялись здесь различными нечистотами и отбросами от кожи. По берегам Киш-чая попадались нам еще обыкновенные чеканы (Saxicola oenanthe L.), белые плиски (Motacilla alba L.) и хохлатые жаворонки.
В Нухе мы пробыли три дня, предпринимая ежедневно прогулки. Во все время стояла хорошая погода и не было особенно жарко. Расспрашивая жителей о климате Нухи, я узнал, что лихорадками здесь болеют мало и что климат Нухи в общем здоровый. Масса зелени и близость высокого Кавказского хребта, конечно, в значительной степени умеряют здесь жару, свойственную большей части Закавказья. Особенно благоприятен климат Нухи для садоводства и шелководства. Окружающие Нуху невысокие горы состоят исключительно из известняков, которые употребляют местные жители в большом количестве для выжигания извести.
Из Нухи мы отправились в Закаталы, расстояние до которых равняется 68 верстам. На всем этом пространстве дорога тянется по красивой местности с ЮВ. на СЗ., параллельно Главному Кавказскому хребту и у самого подножья его. Особенно красивые картины открываются вправо от дороги на покрытый сплошными лесами южный склон Главного Кавказского хребта. Он пересекается множеством глубоких красивых извилистых ущелий, по которым текут быстрые горные речки. Некоторые из них имеют довольно порядочные размеры и во всех отношениях напоминают Киш-чай, другие же значительно меньше. Влево от дороги местность заметно понижается до самого русла Айри-чая и Алазани. На первой половине дороги она более или менее открыта и безлесна, но, по мере приближения в Закаталам, и с левой стороны дороги лесов и кустарных зарослей, простирающихся на многие версты, становится все больше и больше. Здесь попадается много хлебных полей и есть рисовые плантации. Последних вблизи Нухи сравнительно мало (Гиллюк), но между Закаталами и станцией Гиллюк очень много. Вблизи селения Кахи, ровно на половине пути от Нухи до Закатал, на высоте около 2½ тысяч футов над ур. м., местность, вероятно, особенно благоприятна для хлебопашества, и большая часть ее засеяна пшеницей. Здесь же встречается много зарослей держи-дерева, кусты которого растут даже среди хлебных нив. Вся дорога от Нухи до Закатал шоссирована, с обеих сторон на всем протяжении обсажена большими волошскими орехами и представляет прекраснейшую тенистую аллею . Между волошскими орехами растут здесь кое-где тутовые деревья и черешни, но их сравнительно очень мало. Посадка деревьев по сторонам шоссе была произведена более полусотни лет тому назад по распоряжению, как слышал я, одного из начальников Закатальского округа.
В то время эта работа возбуждала ропот, а теперь все благодарят того, кому пришла в голову мысль насадить эту аллею. С растущих здесь деревьев собирается не одна тысяча пудов орехов ежегодно.
Вблизи селения Кахи через дорогу протекает довольно большая речка, берущая начало на Главном Кавказском хребте и протекающая по Елисуйскому ущелью. Она образуется из слияния множества отдельных горных потоков. Там, где закатальская дорога пересекает русло этой речки, шоссе прерывается, моста через речку, постоянно меняющую свое русло, нет, и потому переезжать приходится по грудам камней, нанесенных речкой и наваленных в самом хаотическом беспорядке. Когда в горах идут сильные дожди, проезд здесь становится невозможным. Тотчас за дорогой речка разбивается на множество рукавов; некоторые из них доходят до Алазани, другие же теряются в степи, или воды их разбираются для орошения садов, хлебных полей, а в особенности рисовых плантаций.
В селении Кахи мы остановились на некоторое время. Это – большое селение со многими двух-этажными каменными туземными домами, большим базаром и множеством лавок. Оно находится при входе в Елисуйское ущелье и утопает, в особенности верхняя часть его, в садах, которые тянутся на протяжении нескольких верст. В них растут по преимуществу виноград и волошские, а также простые (лесные) орехи . Первые достигают часто огромных размеров и являются настоящим украшением садов. Разводится здесь кроме того много тутовых деревьев, листья которых употребляются на корм шелковичных червей, и верб. У последних обыкновенно обрубаются верхушки, вместо них вырастает много прямых длинных побегов, которые, по достижении надлежащей толщины, употребляются как подпоры (аркалы) для винограда. Все эти сады орошаются искусственно. В селении растет много красивых плакучих ив, а недалеко от Кахской почтовой станции стоит огромный платан.
Верстах в 10 от Закатал через дорогу протекает еще одна довольно большая речка – Мухах-чай. Ни моста, ни шоссе здесь также нет, а груды камней всевозможных величин, между которыми несутся небольшие протоки, занимают пространство шириною более чем в версту. Мухах-чай также получает начало из Главного хребта, принимает в себя много притоков, несущихся очень быстро в глубоких ущельях, и во время дождей в горах увлекает камни, щебень, а также деревья и почти все это отлагает по выходе из ущелья на плоскость.
В одном месте, верстах в 22-23 от Нухи, наш извозчик останавливался часа на полтора, чтобы покормить лошадей около хорошего родника, вблизи которого находился маленький прудок. Этой остановкой я воспользовался, чтобы побродить по соседним с родником местам. Здесь я видел очень большую зеленую ящерицу (Lacerta viridis L.), длиною, вероятно, более фута. Такие экземпляры на Кавказе редки, но часто встречаются в южной Европе, напр., в Италии. Очень много видел в этом месте и вообще по сторонам шоссейной дороги очень больших сухопутных черепах (Testudo ibera Pall.). Особенно часто они попадались нам между 5-ой и 10-ой верстами от Нухи, а за селением Кахи, наоборот, мы их почти не видели; но я знаю, что эти черепахи, также как и болотные (Emys orbicularis L.), водятся и около Закатал. В прудке, вблизи которого мы остановились, я видел много огромных лягушек (Rana esculenta). Днем они выходили из воды на берег и усаживались близко друг к другу вокруг всего прудка. На людей они не обращали почти никакого внимания и подпускали их к себе на самое близкое расстояние. Они сильно привыкли к людям, которые постоянно толпятся здесь днем и ночью. Птиц по дороге мы видели довольно много. Вблизи шоссе нам попадались зеленые дятлы (Gecinus viridis L.) и один черный дятел (Dryocopus martius L.). Удодов (Upupa epops L.), сивоворонок (Coracias garrula L.), щуров (Merops apiaster L.) попадается очень много по всему пути от Нухи до Закатал. Горлицы утром ходят по дороге, отыскивая себе корм, летают на поля, а в жаркие часы дня сидят и отдыхают на волошских орехах, растущих по сторонам дороги. Здесь же я видел нескольких витютней. Очень часто попадаются и иволги, которых в одном месте я видел стайку штук в 6 или 7. Сорокопуты-жуланы (Enneoctonus collurio L.) встречаются редко, но гораздо чаще чернолобый сорокопут (Lanius minor Gm.) и большой серый сорокопут (L. homeyeri Cab. ). Белые плиски (Motacilla dukhunensis Syk.) часто попадались на берегах ручьев и речек; довольно много видел я здесь сорок, и все они принадлежали к роду Pica leucoptera Gould. Ласточек и стрижей по дороге из Нухи в Закаталы нам не попадалось вовсе; тоже могу сказать относительно дроздов и соек. Скворцов я также не видел ни в Нухе, ни по дороге из нее в Закаталы.
6-го июля часа за три до захода солнца мы приехали в Закаталы и поместились в единственной в городе гостинице. Закаталы расположены в гористой местности, на высоте 1780 ф. (543 м.) над ур. м., у подножья Главного Кавказского хребта, в расстоянии около 20 верст от гребня его, и под 4138 с.ш. и 6418 в.д. Этот административный центр Закатальского округа состоит из двух частей: внизу, у подножия горы и на склоне ее расположен город, населенный по преимуществу туземцами (армянами, татарами, лезгинами), а наверху крепость, которая построена ближе к горам на довольно обширной открытой площади. Внутри крепости находится православная церковь, дом окружного начальника, казначейство и проч.
Во времена Шамиля эта крепость имела более или менее важное стратегическое значение и была хорошо защищена рвами и толстыми каменными стенами, которые теперь во многих местах почти разрушились. Вблизи северной окраины крепости стоит старинная каменная четырехугольная шестиэтажная башня. Построена она, конечно, не русскими. В нижней части Закатал находится костел, армянская церковь, мечеть, почтовая контора, базар, лавки и т.д. Около Закатал протекает несколько небольших горных речек, получающих начало в горах. Местность, окружающая Закаталы, покрыта, в особенности в стороне, обращенной к Главному хребту, сплошными лесами. Очень много зелени находится и внутри Закатал. Три бесподобных платана громадных размеров растет здесь на площади и один во дворе окружного управления; чудные кипарисы окружают русскую церковь и растут в других местах; дворы, дома и огороды также утопают в массе зелени (волошские орехи, виноград, персики и т.д.). В Закаталах выпадает в год средним числом 800 миллим. осадков; кроме того город и его окрестности защищены высокими горами от сухих и холодных ветров; этим причинам и надо приписать богатство их растительности.
Первый день нашего пребывания в Закаталах я употребил на осмотр города и его ближайших окрестностей, а кроме того, побывал у начальника округа полковника А.И. Сущинского, с которым был знаком еще по Ставрополю. Александр Ильич обещал оказать мне, как путешественнику, всякое содействие и действительно был всегда ко мне в высшей степени предупредителен и сделал в этом отношении все, что было в его власти. За это я считаю своим долгом принести ему свою глубочайшую благодарность.
На следующий день в сопровождении стражника Шабаладзе, прикомандированного к нам на этот день А.И. Сущинским в качестве проводника, мы отправились пешком по так называемой Шамилевской дороге на ветеринарный пост. Он находится в горах, верстах в 10-12 от Закатал и на высоте приблизительно 1710 метров или 5610 футов, недалеко от горы, значащейся на пятиверстной карте под именем Цуриги-кавюр. Вышли мы из Закатал в 6 ч. утра и в 12½ часов дня были на посту, сделав подъем в 380 футов. Шамилевская тропа идет сначала по низким местам через аул, а дальше выходит на узкий не покрытый лесом гребень и тянется по нему, круто поднимаясь все выше и выше на протяжении верст восьми. По обеим сторонам гребня располагаются глубокие и широкие долины, сплошь покрытые лесами; в них на протяжении многих верст не видно ни одной полянки. Эти леса состоят из самых разнообразных древесных и кустарных пород. Здесь растет очень много граба, бука, клена (Ac. Campestre и Ac. Platanoides), вяза или ильма (Ulmus), довольно часто попадается липа, но значительно реже ясень. Что касается фруктовых деревьев, то из них в этих же лесах встречается много груш, яблонь, шишек (Mespilus germanica) и алычи; каштаны и волошские орехи у подножия здешних гор попадаются очень часто и поднимаются более чем до половины высоты их, т.е. до 3 или 3½ тысяч футов. Орешник (Corylus) растет тоже в изобилии, также и хурма, чаще встречающаяся около жилья, речек и вообще по более или менее сырым местам. В верхней части лесной зоны преобладает бук, причем в некоторых местах лес состоит почти только из него. Ни у верхней границы лесов, ни в других местах я не видел здесь ни хвойных деревьев, ни березы или рябины, ни калины-гордовины (Viburnum lantana L.), но наш проводник говорил мне, что береза, а также сосна попадаются кое-где вблизи границы Закатальского округа с Дагестанской областью. В справедливости первого имел случай убедиться и я сам.
Из колючих и вьющихся растений по дороге к посту растет в изобилии ожина (Rubus), которой очень много и около самых Закатал, Smilax и ломонос (Clematis). Часто попадается также виноград и крушина. В этих же лесах растет много малины и черной смородины, но крыжовник, говорят, почти не встречается. Его, впрочем, я нашел в диком состоянии в лесу вблизи Закатал. Омелу я встретил в этих лесах на высоте не менее 5000 ф. Еще выше поднимается папоротник-орляк (Pteris aquiline L.). На горах недалеко от поста и выше его (до перевала через этот хребет) орляк образует в некоторых местах сплошные заросли, но они не занимают здесь таких обширных пространств, как на западном Кавказе.
Ветеринарный пост расположен на гребне горы, над лесистым ущельем речки Ню-ор (Ьеркитель-ор пятиверстной карты Кавказа). С поста открываются прекрасные картины во все стороны. Очень красив вид отсюда на леса с птичьего полета. И здесь глаз не открывает в них почти ни одной полянки; не покрытыми лесом остаются только острые гребни и вершины наиболее высоких гор. За этим морем лесов открывается на значительном пространстве Алазанская долина. Правая сторона ее ограничивается невысоким, но крутым уступом, пересекаемым сверху вниз бесчисленным множеством балок. Большая часть их покрыта мелким лесом и густыми зарослями различных колючих и вьющихся кустарников, а непосредственно за ними тянется желто-серая, выжженная солнцем обширная равнина – Ширакская степь. По ней также проходит невысокий хребет гор, прорезанный балками и оврагами, и поднимаются кое-где отдельно стоящие остроконечные горки. Вблизи Алазани всюду растет крупный лес, в котором попадается много дуба и фруктовых деревьев, поэтому сюда на зимнее время прикочевывают стада дикий свиней и довольно часто пробираются олени и медведи. Последних, кажется, привлекает туда обилие шишек. Кроме упомянутых зверей здесь держится много волков, шакалов и лисиц. Многие деревья, растущие по долине Алазани, достигают огромной величины (толщины в несколько обхватов). По Алазани разведено также много садов, в которых растут виноград, яблони, груши, персики, абрикосы, волошские и особенно много обыкновенных орехов с тонкой красноватой скорлупой. Между садами виднеются ярко-зеленые площадки: это рисовые плантации или чалтыки и пространства, покрытые камышами.
Еще лучше вид с поста на СВ. на Главный Кавказский хребет и другие горы, окружающие верховья речки Нукхигель-ор (Катехская речка) . Они представляют остроконечные зубцы, имеют во многих местах порядочные скалы и украшены полосками и небольшими пятнами снега. Только на одной из них, именно той, из-под которой вытекает главный исток Нюкхигель-ора, снега сравнительно больше. Гора эта имеет двуглавую вершину, украшенную двумя порядочными для этих мест снежными полями, ниже которых тянутся сначала обширные осыпи, а потом густые леса. Это, вероятно, гора Гутон (12005 ф.) или одна из соседних с ней.
По дороге к посту мне пришлось наблюдать довольно много птиц, а на посту у стражников, которые оказались все без исключения охотниками, я видел две тушки убитых диких коз и несколько шкур и пар рогов коз и серн. Все эти предметы были для меня очень интересны, так как давали мне возможность разрешить некоторые занимавшие меня вопросы относительно зверей Закатальского округа. О них, а также о птицах я скажу ниже, после описания нашей поездки в более отдаленные места гор Закатальского округа.
Пробыв на посту часа четыре, мы отправились в обратный путь. Идти под гору было гораздо скорее и легче, но все же мы добрались дор Закатал только в то время, когда уже стемнело.
Спустя два дня, проведенных нами главным образом в приготовлениях к поездке дней на 7 или на 8, мы снова отправились в горы. А.И. Сущинский предложил поехать с нами одному из своих подчиненных офицеров, именно Магомету-Али Измайлову, служившему раньше в Петербурге в конвое ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА и оказавшемуся в высшей степени милым и любезным человеком. Всех участников в этой поездке собралось довольно много: нас трое, Магомет-Али, один тавлинец-охотник, Григорий Шабаладзе и еще человека 2 или 3.
Первые верст 10-12 нам пришлось проехать по знакомой уже Шамилевской тропе, после чего мы остановились часа на два на посту, чтобы покормить лошадей и дать им отдохнуть, а затем поехали дальше до следующей стоянки Калада, находящейся на высоте 2400 метров (7870 ф.). Калада представляет отличный пункт для выпаса скота. Места здесь сравнительно ровные или представляют пологие горы, почти лишенные скал и обрывов и покрытые отличными альпийскими лугами. По ним протекает множество горных ручейков и речек, воды которых стекают в Катехскую речку. Кроме того здесь очень прохладно (утром 15 июля было +5 Р.) и вследствие этого мало мух, беспокоящих животных и не дающих им в других местах пастись. Здесь пасутся в течение почти всего лета огромные табуны жеребцов и кроме того стада овец. Недалеко от Калады тянется тропа на перевал Гудур-даг, ведущий в Дагестан, к верховьям Самура.
Дорогу от ветеринарного поста до Калады я не описываю, так как она тянется то по балкам, то по косогорам мало интересной, более или менее открытой местности, на протяжении верст 12-15. В нескольких верстах от поста по сторонам дороги находятся болотистые котловины, в которых мы застали много купающихся буйволов. Валяясь постоянно в этих болотах, они превратили их в глубокие ямы, наполненные вонючей грязью. В некоторых из них мы видели десятка по два буйволиных голов, торчащих из грязи, то пережевывающих жвачку, то дремлющих и видимо наслаждающихся купанием в душистой ванне.
На Каладе, где мы ночевали, мне пришлось услышать рассказы о горе Гудур-даг, считающейся у здешних магометан священной. Эта гора находится около перевала того же имени и имеет высоту 11075 ф. Лезгины говорят, что на вершине Гудур-дага находится могила Али, который был женат на старшей дочери Магомета Фатиме. Похоронен Али, по их словам, в такой глуши, где так редко бывают люди, особенно в прежние времена, из опасения, чтобы персияне, недовольные Али, не уничтожили трупа его. Лезгины верят, что на Гудур-даге до сих пор лежит прах Али, и ходят на эту гору для поклонения ему. По словам их, взойти на Гудур-даг не особенно трудно, но люди испытывают какой-то особенный страх при приближении к вершине его, а собака, идущая за человеком, туда взойти совершенно не в состоянии и, если ее зовут, она визжит и лает, но не может бежать за своим хозяином; по их же словам, все камни на вершине горы красиво и чисто исписаны арабскими надписыми, и вблизи вершины Гудур-дага нет будто бы ни одного камня, на котором не было бы таких надписей.
Из Калады мы должны были подняться еще выше, проехать 3-4 версты на СВ. по альпийским лугам, а затем повернуть влево, вступить в леса и по ним спуститься на 4000 футов к речке Кала-ор. На берегу ее, недалеко от того места, где она впадает в Нукхи-гель-ор, мы предполагали остановиться, простоять там дня три и поохотиться за зверями.
Альпийские луга за Каладой были очень красивы, пышны и свежи. На них растет очень много красивых цветов – ромашек (Anthemis, Chrysanthemum, Pyrethrum roseum), астранций, генциан, буквиц (Betonica grandiflora), Thymus, Geranium pretense, Alchemilla argantea, лютиков, анемон и местами особенно много очень красивых незабудок. По сырым местам и по берегам всех ручьев тянутся здесь сплошные заросли конского щавеля (Rumex crispus L.). Перед тем, как вступить в лес, мы проезжали недалеко от широкой и покрытой мелкой травой балки, на теневом склоне которой лежал кое-где снег. Здесь растительность гораздо беднее, а вблизи опушки леса трава и бурьян, наоборот, достигали значительно больших размеров, чем на прочих местах горных лугов; но ни рододендронов, ни берез или рябины, свойственных верхней границе лесов западного Кавказа, здесь не оказалось вовсе. Зато на этих местах мы нашли много очень вкусной спелой черники и с удовольствием полакомились ею. У верхней границы леса мы видели вдали несколько серн, я слышал крик дикого козла (Capreolus), а пастух, встретившийся нам здесь, рассказывал, что в этот же день утром видел на опушке леса двух оленей.
Спуск к нашей новой стоянке оказался чуть не бесконечным, страшно крутым и вообще отвратительным. Перед вступлением в лес мы должны были уже порядочное расстояние пройти пешком, так как горы здесь были очень круты; но в лесу, заросшем высоким бурьяном, который скрывал ямы, камни, корни и пни, он оказался еще круче и во всех отношениях хуже. Ехать здесь нельзя было и думать. Лошади наши несколько раз падали, а одна из них катилась под кручу на протяжении нескольких десятков сажен и поломала или раздавила бывшее на ней седло. Во многих местах в лесу было сыро и очень скользско. По таким кручам, спускаясь все ниже и ниже, нам пришлось лезть, часто цепляясь руками за бурьян и кусты, три с половиной часа, пока, наконец, мы добрались до берегов Кала-ор, речки средних размеров, текущей в этом глубоком ущелье. Переправившись через нее и пройдя по правому берегу ее сажен сто, мы выбрали хорошее местечко среди крупных буковых деревьев и остановились. Место это находилось верст на 8 ниже истоков Кала-ор и версты на 2 или на 3 выше впадения ее в Нукхи-гель-ор.
Леса, по которым нам пришлось проходить, спускаясь к речке, сильно отличались от лесов окрестностей Закатал. Фруктовых деревьев здесь совершенно нет, а преобладающей породой является бук (Fagus silvatica). Кроме того очень часто попадается граб (Carpinus Betulus), несколько реже вяз, клен остролистный (Acer platanoides), полевой клен (Acer campestre), а у верхней границы лесов растет довольно много горного клена (Acer trautvetteri Medv.). Ясень в этих местах встречается, но сравнительно редко. На берегах Кала-ора я увидел наконец березу, которая раньше нигде в Закатальском округе мне не попадалась. Между деревьями растет здесь много смородины и малины; а вблизи речки скалистые места покрыты густыми зарослями жасмина (Philadelphus coronaries L.). Из травянистых растений в лесу обращают на себя внимание чумной корень (Petasites officinalis Manch) своими огромными, величиной почти с зонтик, листьями, а также борщевик (Heracleum pubescens M.B.), достигающий громадных для травянистого растения размеров. Очень часто попадается высокая Aruncus silvestris, образующая густые заросли, в которых нередко скрываются звери. Растет она по преимуществу на крутых косогорах над речками. На более чистых местах в лесу часто встречается Asperula odorata L., а на полянах колокольчики (Campanula), генцианы, гвоздики и т.д. Папоротник-орляк здесь уже совершенно отсутствует, но зато Struthiopteris germanica растет почти всюду, а вблизи речки по сырым скалам попадается Adiantum Capillus Veneris L., Cystopteris fragilis Bernh., Polypodium vulgare L. и другие. Саженях в 20 от нашей стоянки, на противоположном берегу речки, поднимается высокий (футов в 500) крутой уступ. Он необыкновенно красиво драпирован густейшими зарослями из различных кустарников и травянистых растений. Внизу, начиная непосредственно от заваленных камнем берегов речки, тянутся необыкновенно красивые заросли из папоротников, огромные мелко-разрезанные листья которых перемешаны с еще более крупными листьями борщевика; над ними на протяжении сажен 60 тянутся густейшие заросли жасмина (Philadelphus), а еще выше поднимается отвесной стеной высокоствольный буковый лес. Ниже нашей стоянки на правом берегу Кала-ор также растет по скалам много красивых и разнообразных папоротников и кроме того встречается много белладоны (Atropa Belladonna L.). Хвойных деревьев нигде в этом ущелье я не видел, но наши проводники говорили мне, что в соседнем ущелье, лежащем дальше к северу, попадаются сосны и даже ели. Последнее, впрочем, очень невероятно.
Я поехал на Кала-ор по предложению Магомета-Али, который уверял, что это одно из самых лучших для охоты мест. Он рассказывал мне, что Кала-ор получает начало с очень высоких гор и несет очень холодную воду; поэтому на берегах ее бывает довольно прохладно даже в самые жаркие часы дня, дует всегда свежий ветерок и мух почти нет. Все это привлекает сюда оленей, коз и других зверей, которые на берегах Кала-ор стоят и бродят по целым часам в середине дня. Чтобы охотиться здесь, надо в полуденные часы отправиться вдоль берега речки, медленно подвигаться вперед против ветра и внимательно присматриваться, чтобы увидеть во-время и не испугать зверя, если он будет стоять или ходить где-нибудь по дну ущелья. Что звери выходят на речку Кала-ор более или менее часто, в этом я сам убедился, увидев на песке по берегам ее в нескольких местах следу оленей; кроме того, когда мы пробирались по лесу и были уже далеко от речки, то увидели на берегу ее большого оленя с красивыми рогами; его можно было убить, но для этого надо было бы хорошо осмотреться и решить, с которой стороны к нему лучше подкрасться; но тут сразу явилось много желающих стрелять и потому олень был упущен. Я стрелял в левую сторону груди его, поставив прицел на 300 шагов, но пуля, как можно было судить по знаку, оставленному ею на камне, около которого стоял олень, пролетела выше спины его вершка на два. Два раза ходил я от нашего бивака на охоту вверх по речке и один раз вниз, но там и там приходилось через каждые 5-10 минут перебираться вброд с одного берега на другой, иногда зачерпывать холодной воды в сапоги и рисковать выкупаться. Наши спутники предпочитали в этом случае снимать сапоги и брюки, но при ледяной температуре воды в речке мне это казалось несколько рискованным. Если бы Кала-ор была мелководнее, то по ней можно было проходить гораздо дальше и почти наверно удалось бы где-нибудь убить оленя или какого-нибудь другого зверя. Охота наша вообще вышла неудачной: я раз только выстрелил по оленю, Григорий Шабаладзе убил в соседнем ущелье тура (Capra cylindricornis Blyth), другим же охотникам не пришлось и выстрелить.
На Кала-ор мы пробыли трое суток и после этого отправились назад по той же дороге, так как другой здесь и не было; но, прежде чем говорить о том, как мы выбрались из этой пропасти на горы, я скажу несколько слов о фауне окрестностей Закатал и окружающих их высоких гор.
Около Закатал, в особенности вблизи крепости и армянского кладбища, я искал под камнями скорпионов, но не нашел ни одного. Жители Закатал говорили мне, что скорпионы здесь попадаются очень редко. Им, вероятно, не нравится более или менее влажный климат и обилие осадков в окрестностях Закатал. Змей я здесь не видел вовсе, а из отряда ящериц находил неоднократно горную ящерицу (Lacerta muralis Laur.) на скалах по речке Кала-ор, а около Закатал зеленых ящериц (Lacerta viridis L.). Пернатое население этой местности довольно богато и разнообразно. В самих Закаталах и из ближайших окрестностях живет много городских и деревенских ласточек (Hirundo rustica L. и Chelidon urbica L.), синиц обыкновенных (Parus major L.) и долгохвостых (Acredula irbyi caucasica Lor.), зябликов, черных дроздов, иволог, сорок, ворон и удодов. Около армянского кладбища я слышал пение нескольких соловье, часто встречал пустельгу, а по дороге к ветеринарному посту видел несколько ворон (Corvus corax L.), краснохвостых сарычей (Buteo menetriesi Bogd.), горлиц (Turtur auritus Gray) и витютней (Columba palumbus L.). До Закатал черные дрозды в эту поездку мне нигде не попадались, хотя трудно допустить, чтобы они не встречались, например, в окрестностях Нухи; соек же, столько обыкновенных в лесах западного Кавказа, я не видел ни в Нухе, ни в Закаталах, а только в одном месте по дороге из Ках в Закаталы. Зимой черных дроздов бывает, как рассказывали мне, около Закатал очень много, и здесь их ловят сетями или силками и отправляют в Тифлис как дичь. В окрестностях Закатал водится много фазанов; они попадаются везде, но в особенности там, где есть посевы. Встречаются здесь и серые куропатки, но в ближайших окрестностях Закатал они очень редки, а чаще встречаются по дороге к Кахам.
На ветеринарном посту я видел много щурок, краснохвостых сарычей, 5 серых грифов (Gyps fulvus Briss.) и 5 или 6 черных грифов (Vultur monachus L.); в тех же местах водятся горные курочки (Perdix chukar Gray), горные тетерева (Tetrao mlocosiewiczi Tacz.), а на более высоких местах горные индейки. Крапивника (Tetraogallus caucasicus Pall.) я встречал на речке Кала-ор вблизи нашей стоянки; там же попадались мне и олянки или водяные дрозды. В лесах на Кала-ор я видел певчих дроздов (Turdus musicus L.), у верхней границы этих лесов довольно много снегирей, а на альпийских лугах – луговых чеканов (Pratincola rubetra L.), луговых щевриц (Anthus pratensis Bechst.) и горных овсянок (Emberiza cia L.). Что касается альпийских галок (Pyrrhocorax alpinus Vieill) и клушиц (P. Graculus L.), то они в горах Закатальского оруга попадаются гораздо реже, чем в других горных областях Кавказа. Дятлов в лесах по Кала-ору я не видел вовсе, но около Закатал и Нухи мне попадались зеленые дятлы (Gecinus viridis L.), черные (Dryocopus martius L.) и пестрые.
Горы и леса Закатальского округа очень богаты более или менее крупными зверями. Пантера или леопард (Leopardus pardus tulliana Valenc.) не составляет здесь редкости. Один череп ее, подаренный Ставропольскому городскому музею, имеет такую же величину и такие же огромные зубы, как и наибольшие черепа пантер из Кубанской области. Закатальские охотники-туземцы имеют очень преувеличенное мнение о размерах пантер, их свирепости и опасности охоты на них. Они говорят, что самые большие пантеры достигают в длину дор 12 локтей (более 8 арш.), что стрелять по ним можно только в том случае, когда охотник будет вполне уверен, что его пуля причинит пантере мгновенную смерть, что раненная пантера всегда бросается на охотника и что все звери покидают ту местность, где заметят присутствие пантеры. Рыси и медведи также встречаются довольно часто в горах Закатальского округа.
Следу медведей, обломанные ими ветки черешен и съеденные черешки листьев чумного корня (Petasites officinalis), которые медведи очень любят, я видел в лесах по Кала-ору несколько раз.
Встречаются медведи и в лесах около Закатал.
В лесах Закатальского округа водится и дикий черный кот, но охотники его не знают, может быть, смешивая его с домашней черной кошкой, а, может быть, и вследствие редкости его.
Гиены попадаются в самой южной части Закатальского округа, соседней с Ширакской степью и Елисаветпольской губернией. Шакалов в Закатальском округе очень много, но держатся они в низменной части и не поднимаются высоко в горы.
Серн я видел сам в ущелье Кала-ор и кроме того осматривал их шкуры и рога на посту у стражников. Серны встречаются здесь по преимуществу у верхней границы лесов, чаще штуки по 3 или по 4, а иногда даже стайками штук в 15. Большую часть дня они проводят в лесу, а утром и вечером выходят на горные луга, находящиеся вблизи лесов, но, кажется, не осмеливаются подниматься здесь высоко на горные луга и скалы, потому что в горах всюду бродят люди. Здешние серны, по-видимому, не отличаются от серн прочих местностей Кавказа, только рожки у них в большинстве случаев бывают меньше, чем у серн Кубанской области.
Туры, как я заметил, даже изменили здесь под влиянием этой причины свой образ жизни. Летом, когда в горах бывает особенно много людей, почти все туры покидают скалы и альпийские луга и переселяются в леса, спускаясь много ниже верхней границы их и не избегая даже густых и почти сплошных зарослей. Наши охотники видели их, а Григорий Шабаладзе даже убил одного самца Capre cylindricornis Blyth именно в таких местах ущелья Нюкхи-гель-ор. Здесь туры чувствуют себя, конечно, в гораздо большей безопасности от охотников, чем на открытых местах, на скалах или горных лугах. Переселение туров в леса вызывается здесь и тем обстоятельством, что в Закатальском округе нет таких высоких гор и недоступных для человека скал, где бы туры чувствовали себя в безопасности от преследований человеком. Так как туры Закатальского округа редко попадали в руки ученых, то я привожу описание убитого здесь экземпляра. Это был самец в 4 или в 4½ пула весом и с рогами длиной в 34 сантиметра (почти в ½ аршина); цвет шерсти у него на верхней стороне и на боках туловища был рыжевато-бурым, более темным, чем у туров Кубанской области; темная полоса, проходящая вдоль спины, была едва заметной; на нижней стороне тела шерсть гораздо светлее, а задняя часть живота и внутренняя сторона бедер были покрыты почти белыми редкими волосами. Темно-бурая полоса шириной в 5-6 сантиметров и около 20 сантиметров длиной находилась на месте грудной кости. Нижняя часть ног начиная от костей запястья и предплюсных черно-бурая; хвост сверху покрыт почти черной шерстью, а снизу голый.
Безоаровые козлы в Закатальском округе, как сообщали мне охотники, не водятся вовсе. Ни у кого в этих местах мне не приходилось видеть и их рогов.
Оленей в горах водится довольно много; попадаются они и внизу, около Алазани.
В верховьях Катехской речки в сентябре их ревет так много, что иногда, находясь на одном месте, можно слышать рев 5-7 самцов. На Кала-ор мы нашли пару оленьих рогов со лбом. Они были очень длинны, толсты и имели 16 ветвей (считая на обоих рогах вместе), при чем глазная ветвь одного рога недалеко от конца разделялась на два отростка. Размеры этой пары рогов дают полное основание думать, что в лесах Закатальского округа попадаются олени, не уступающие по своему росту оленям Кубанской области.
Принадлежат они к расе Сукмгы удфзргы ьфкфд Щпшдин. Следы оленей я видел в лесах ущелья Кала-ор и, как уже было сказано, на берегах этой речки. Диких коз (Capreolus caprea Gray) в лесах Закатальского округа очень много. Они часто попадаются в самом близком расстоянии от Закатал, в горах, например, около ветеринарного поста и вообще у верхней границы лесов. Стражники говорили мне на посту, что они видят коз почти каждое утро или вечер, если только пойдут на охоту. Две козьи тушки, несколько их кож и пар рогов, виденных мной на посту, более или менее подтверждают это. Все упомянутые предметы, а также три пары козьих рожек, которые я видел в сел. Кахи, ясно показывают, что здесь водится только мелкая коза, т.е. Capreolus caprea Gray, и не встречается вовсе Capr. Pygargus var. caucasica, описанная мной подробно в книге «Звери Кавказа». Все виденные мной в Закатальскому округе рожки были совсем маленькими, при двух отростках имели в длину всего 5 дюймов и были очень тонкими. В Кахах я видел рожки побольше, но и они принадлежали к типичным рожкам Capreolus caprea и имели по 3 отростка (6 отростков на паре рогов). Ножки этих коз были также очень тонкими, как обыкновенно у Capreolus caprea Gray; виденные мной тушки весили вместе с головой, ногами и внутренностями, вероятно, немного более пуда.
Диких свиней в Закатальском округе много почти везде. Густые леса, колючие и вьющиеся кустарники, образующие непроходимые заросли, спасают их от врагов, а множество фруктовых деревьев во всех лесах доставляют им вкусный и обильный корм.
Лет 10-15 тому назад охотничьи команды часто ездили из Закатал за свиньями в леса, окружающие сел. Таначи, которое находится верстах в 7 от Алазани.
Обратный путь из Кала-ора был нелегок. С первых же шагов нам надо было карабкаться по густому лесу и высокому бурьяну на страшную крутую гору высотой в 4000 футов. Я шел с маленьким барометром в кармане и часто смотрел на него, наблюдая, как стрелка его подвигается справа налево и, следовательно, насколько быстро поднимаемся мы. В первый час пути мы поднялись от речки на 225 метров (738 ф.), во второй – на 280 метров (919 ф.) и в третий – на 220 метров (722 ф.). Почти в 3½ часа, не считая, впрочем, коротких отдыхов, мы прошли через весь лес и вышли на альпийские луга, где барометр показывал 2000 метров. Таким образом, меньше чем в 3½ часа мы совершили подъем на 825 метров или на 2707 футов.
Этот подъем можно было бы совершить и быстрее, если бы не мешал густой бурьян, кусты и местами грязь. Крутой подъем не окончился, однако, вместе с лесом; нам предстояло еще более получаса подниматься пешком по альпийским лугам на очень крутую гору, а затем можно было уже сесть на лошадей и ехать до стоянки Калада, где мы ночевали четыре дня тому назад.
Прежде, чем продолжать путь от леса по альпийским лугам, мы сделали солидный отдых, продолжавшийся часа два или три. Здесь был недалеко хороший родник и сколько угодно дров, поэтому мы приготовили чай, шашлык из тура, закусили основательно и отправились дальше.
Часа за три или четыре до вечера мы добрались до Калады и расположились на ночлег на знакомом уже нам месте.
Рано утром на следующий день мы решили отправиться к Гудур-дагу и взойти на перевал, ведущий в Самурский округ, но утром потеряли очень много времени на ловлю наших лошадей, которые паслись вместе с огромным табуном жеребцов.
К Гудур-дагу мы выступили часов в 8. Первые версты полторы нам пришлось карабкаться пешком на крутую гору, а дальше можно было ехать уже верхом. До высоты 2800 метров (почти 9350 ф.) мы добрались довольно скоро, но здесь оставили своих лошадей и пошли пешком.
Дорога была некрутая, но ужасно каменистая и вообще скверная. Она почти все время тянулась по узкому зубчатому, как пила, гребню аспидной скалы, поставленной почти вертикально. Ехать по ней на хорошей лошади можно было бы, но крайне неприятно и небезопасно. Пройдя часа полтора, мы поднялись до 3000 метр. (почти 10000 ф. над ур. м.) и были на высоте перевала; но нас отделяла от него еще одна складка местности. Двуглавый Гудур-даг, покрытый наверху большими осыпями, и перевал, находящийся влево (к западу) от него, были видны прекрасно, но над ними начали уже сгущаться тучи. Ловля лошадей отняла у нас лучшие для восхождения на высокие горы утренние часы. Так как особенного интереса перевал не представлял, а нам надо было еще ехать до места, где можно было переночевать, имея под рукой воду, корм для лошадей и дрова, очень далеко, то мы решили на перевал не ходить. Ехать пришлось нам очень далеко, так как нигде не попадалось годного для ночлега места. Хотя нам по дороге и встречались родники, но они были так загажены скотом, а трава вокруг них так выбита, что ночевать около них было невозможно или по меньшей мере крайне неприятно. Таким образом, нам пришлось ехать не отдыхая до самого ветеринарного поста.
_____________
Через день после возвращения из поездки на Кала-ор мы отправились в Елису. Мне хотелось взглянуть на это место, о котором я давно читал и о минеральных водах которого приходилось мне слышать. Чтобы попасть в Елисуйское ущелье, мы должны были проехать по знакомой уже читателю дороге в Кахи, а затем уже по ущелью в глубину гор еще верст 12. Широкая долина в том месте, где кончаются кахские сады, сильно суживается и превращается в ущелье с гораздо более бедной растительностью, чем ущелья, соседние с Закаталами.
Леса здесь мелки и во многих мечтах представляют скорее кустарник, чем настоящий лес; между ними видно много голых мест с пожелтевшей и выжженной солнцем травой.
По бокам ущелья поднимаются крутые и довольно высокие горы, а по дну его течет средних размеров речка, имеющая в ширину аршин 10 и несущая очень быстро мутную и почти черную воду.
Дно речки и берега ее на довольно широком пространстве завалены большими каменными глыбами. Это доказывает, что речка во время дождей сильно разливается и превращается в бурный горный поток.
Вблизи Ках Елисуйское ущелье еще не особенно узко и имеет дно приблизительно в ½ версты шириною, но по мере удаления от названного селения к верховьям речки оно становится уже и уже. Вблизи Ках все дно его распахано и покрыто хлебными полями, а выше, где оно сильно загромождается камнем, хлебные поля находятся только по склону ущелья и при том далеко не везде. Елисуйская речка несет очень порядочное количество воды, и очень много ее отводится от речки при помощи арыков на поля. В некоторых местах вода течет прямо по дороге и от нее пускается на поля. В одном месте через речку построен здесь довольно высокий мост на арке, покоящейся на природных устоях из аспидных скал. Ущелье, за исключением части его, ближайшей к сел. Кахи, вообще круто и скалисто, а во многих мечтах представляет галереи совершенно отвесных скал, чередующихся с более пологими склонами, которые покрыты лесом, состоящим главным образом из бука. В таких местах ущелье, конечно, представляется очень красивым. Скалы, образующие склоны его, состоят из глинистого или аспидного сланца, который во многих местах оказывается очень плотным и почти лишенным мелкой слоистости. В некоторых частях ущелья пласты этих скал красиво изогнуты, а в других поставлены почти вертикально; цвет их то более или менее темный, то светлый, желтовато-серый. Горы, окаймляющие ущелье, настолько высоки, что верстах в 10 от Ках поднимаются значительно выше зоны лесов и имеют над ней еще широкую полосу альпийских лугов. Лесов по этому ущелью в некоторых местах, например, против аула Елису, довольно много, в особенности по более влажному левому склону ущелья. Кроме бука в этих лесах растут клен, граб, дуб и т.д., попадается и можжевельник, свойственный более сухим местам и совершенно не встречающийся в лесах, соседних с Закаталами. Большие деревья, особенно буковые, находятся в верхней части лесного пояса, где меньше бывает людей и откуда трудно свозить лес. Из хлебных растений в этом ущелье сеют пшеницу, ячмень, просто и, как говорили мне, рис. Здесь видны кое-где полуразрушенные старинные каменные башни и остатки еще каких-то построек.
Птиц в ущелье Елису мы видели немного. Из них чаще попадались чеканы, черногрудки (Ruticilla phoenicura L.) и белые плиски (Motacilla dukhunensis Syk.).
Аул Елису находится верстах в 12 от селения Кахи, в том месте, где Елисуйское ущелье разделяется на несколько меньших ущелий. Он состоит из трех частей – Нижнего Елису, Верхнего и Среднего, удаленных друг от друга на небольшие расстояния. Нижний Елису мал, тоже и Верхний, а наибольшая часть домов и жителей находится в Среднем Елису. В этом последнем остановились и мы. В общем Елису очень непривлекателен: улицы его необыкновенно узки, кривы, везде по ним валяются камни, дома построены из черных аспидных плит и потому выглядят очень мрачно. Только сады и дворы с деревьями несколько умеряют дурное впечатление, производимое всем прочим. В садах растут здесь груши, яблони, персики, сливы, хурма, волошские орехи, каштаны, а кое-где черешни и кизил. Все сады сильно запущены и зарастают массой травянистой бузины (Sambucus Ebulus L.). При лучшем уходе они могли бы давать жителям порядочный доход.
Елисуйскими верными источниками пользуются для лечения по преимуществу ревматизма, а также накожных болезней исключительно туземцы Закатальского округа и Нухинского уезда. Особенно часто посещают их жители Ках и соседних с ними селений, русские же сюда никогда не приезжают. Елисуйские источники отстоят от аула, где живут больные, верст на десять и расположены так высоко, что на горах, находящихся недалеко от них, целый год лежит снег. Горячая вода, проведена здесь в два цементированных резервуара, в которых сразу купаются человек по 10-15. Помещения для больных вблизи вод не имеется, и больные должны ходить туда из Елису по довольно скверной дороге. Ни одного врача здесь также нет.
_____________
Пробыв 2½ недели в Закатальском округе, а решил перебраться через Главный Кавказский хребет, спуститься в Дагестан и пересечь его в направлении с юго-запада на северо-восток.
В воображении каждого, кто сам не видел этой части Кавказа или побывал только в более или менее доступных частях ее и, кроме того, не следил за литературой самых последних лет о Кавказе, Дагестан представляется как необыкновенно гористая страна, изборожденная бесчисленным множеством в высшей степени крутых и скалистых ущелий, при том страна почти лишенная лесов и крайне бедная растительностью вообще. Достаточно побывать в местах, находящихся около Ботлиха или между аулом Ходжал-махи и Гунибом, а также между этим последним и Хунзахом, чтобы еще больше уверовать в справедливость общепринятого взгляда на природу Дагестана.
Таким характером, действительно, отличаются очень многие места Дагестана, особенно южные склоны его гор, подвергающиеся более сильному нагреванию и высушиванию солнечными лучами. Но уже давно я слышал, что есть места в Дагестанской области совершенно иного характера, именно такие, где растут большие леса, где сакли построены не из камня, как почти во всем Дагестане, а из деревянных брусьев, где водится много оленей, кабанов, диких коз, медведей, — словом, животных, свойственных главным образом большим лесам западного Кавказа. Я сам вначале даже мало верил этим рассказам. Мне говорили, однако, что таких мест в Дагестане немного и что к ним принадлежат только самые глухие трущобы его, которые почти со всех сторон окружены очень высокими горами и расположены в верховьях наибольших рек Дагестана, особенно в верховьях Аварского и Андийского Кой-су и их притоков. Очень замечательны будто бы в этом отношении местности Анцуг и Тлядаль, находящиеся в так называемой Антракльской котловине бассейна Аварского Кой-су, а также Дидойская котловина, расположенная вблизи верховьев Андийского Кой-су.
Я давно мечтал посмотреть на эти места, но долго не мог пробраться к ним, так как это было довольно трудно и не вполне безопасно. В 1907 году я уже был готов привести в исполнение свое давнишнее желание: приехал в Темир-Хан-Шуру и из нее перебрался в Гуниб, но как в Шуре, так и в Гунибе мне говорили, что в последние годы жители Дагестана стали совсем не такими смирными и покойными, какими были прежде, и что русскому, при том одному, забираться в самые глухие и труднодоступные части Дагестана, находящиеся лишь под слабым надзором русских властей, небезопасно. В это же время ходили слухи и о том, что так прославившийся в последнее время Зелим-хан скрывается со своей шайкой от преследований русских где-то в трущобах Дагестана. Можно было думать, что встреча с ним не могла сулить ничего хорошего. По этим причинам я должен был отложить поездку к верховьям Аварского Кой-су до более благоприятного времени. Наконец, в 1909 году, как увидит вскоре читатель, мне удалось пробраться в Дагестан со стороны Закатальского округа и Сигнахского уезда Тифлисской губернии и попасть к особенно интересным для меня верховьям Аварского Кой-су, при чем удалось побывать в Тлядах, Анцуге и других местах Антракльской котловины, познакомиться, хотя в общих чертах, с природой и населением как этих, так и многих других мест и пройти Дагестан от Вантлиашетского перевала, находящегося на границе Дагестана с Телавским уездом Тифлисской губернии, до Петровска.
Из Закатальского округа легко было перебраться через Главный Кавказский хребет и спуститься в Дагестан к верховьям Самура, но эта местность, бедная лесами, для меня была гораздо менее интересна, чем верховья Аварского Кой-су, и потому я отдал предпочтение дороге через Вантлиашетский перевал.
Чтобы попасть на Вантлиашетский перевал, я должен был проехать из Закатал верст 55 по почтовой дороге на СВ. через Белоканы и Лагодехи до ст. Чиаури, а затем свернуть с почтовой дороги вправо, на север, и добраться до местечка Сацхениси. От этого последнего надо было уже подниматься частью верхом, частью пешком на Вантлиашетский перевал и с него спуститься к речке Самурис, принадлежащей уже бассейну Аварского Кой-су.
Из Закатал мы выехали, когда уже смеркалось. На протяжении нескольких верст нас сопровождал верхом на отличном скакуне любезный Магомет-Али. По сторонам дороги в Белоканы во многих местах растет лес, а верстах в 8 не доезжая Белокан дорога пересекает невысокий хребет, также покрытый лесом. К 11 часам мы добрались до Белокан и там проспали до рассвета в страшно душной комнате, в каждой щелке которой сидели десятки клопов. О том, чтобы спать на кровати или на диване, нельзя было и думать. На дворе белоканской почтовой станции растет чудный волошский орех, крона которого внизу, аршинах в двух от земли имеет в диаметре 43 аршина и отеняет, следовательно, пространство, приблизительно в 1500 кв. аршин. На рассвете мы выехали из Белокан и часов в 6 утра были в Лагодехах.
Не могу не сказать хотя несколько слов об этом чудном, утопающем в зелени местечке. К сожалению, я мог побродить по нему лишь очень недолго.
Лагодехи расположены на высоте 1565 футов над уровнем моря, у самой подошвы Главного Кавказского хребта при входе в узкое красивое лесистое ущелье речки Лагодех-ор и отчасти напоминают Закаталы, но высокие горы здесь гораздо ближе, круче и остроконечнее; кроме того вблизи Лагодех они гораздо гуще покрыты лесами. В самой слободе во дворах, садах и огородах растут громадные волошские орехи, инжир, тутовые деревья, яблони, груши, огромные акации, липы и тополи, а все поместья окружены зелеными живыми изгородями. Через Лагодехи протекают две небольшие горные речки, которые вместе с массой зелени очень оживляют слободу. Так как Лагодехи издавна служили штаб-квартирой различных частей войск, то в них имеется много больших казенного типа зданий, занятых и в настоящее время войсками.
В Лагодехах оканчивается упомянутая уже аллея из посаженных по обеим сторонам шоссе волошских орехов. Эта аллея, как помнит, вероятно, читатель, начинается около Нухи и тянется через Закаталы до Лагодех на протяжении слишком ста верст.
За Лагодехами растительность заметно изменяется: волошские орехи попадаются значительно реже, тоже инжир и вообще плодовые деревья, а обыкновенные лесные породы, вроде дуба, бука, клена, граба и т.п., начинают заметно преобладать. Орешника (Corylus) в этих местах очень много, также и винограда, а на низменностях попадается немало осины и черно-ольхи (Alnus glutinosa W.). Что касается культурных растений, то риса я здесь не видел вовсе, но зато табак разводится в очень большом количестве. Верстах в 15 от Лагодех на полянах среди лесов поселились переселенцы из различных губерний, а также из Кубанской области. Они уже принялись с свойственной им в этом случае энергией за истребление лесов, не щадя даже и фруктовых деревьев. По этой причине вблизи каждого из их поселений видишь места, где над лесом как будто пронесся ураган, поваливший даже деревья обхвата в два или два с половиной толщиной. Лежат эти великаны здесь без всякого употребления и многие из них, наверно, тут же сгниют, питая короедов и других вредных для леса насекомых.
На почтовой станции Чиаурской, отстоящей от местечка Лагодех верст на восемнадцать, нам надо было свернуть под прямым углом вправо от почтовой дороги. При помощи стражников, которые охраняют здесь почтовую дорогу от разбойников, мы нашли человека, который за умеренную плату взялся довезти нас на повозке до Сацхениси. Он оказался отставным солдатом, служившим в Ставрополе, и потому у нас с ним оказалось много общих знакомых. К сожалению, он ехал в Сацхениси в первый раз и, следовательно, дороги туда не знал вовсе; но мы подробно расспросили о ней в Чиаурах, а кроме того в пути в сомнительных случаях неоднократно прибегали к помощи то пятиверстной карты, то компаса, то, наконец, ориентировались по видневшимся вдали высоким горам.
Наша очень плохо набитая дорога шла на протяжении верст десяти главным образом по лесу и лишь кое-где по полянам, а потом вышла на заброшенную шоссейную дорогу, на которой почти не было заметно следов колес. Она также тянулась частью по полянам, частью по лесу, который в некоторых местах состоял только из дуба. Верстах в 10 от Чиаур мы увидели маленький поселок Кабалу и от его жителей узнали, что едем правильно, т.е. своей дорогой. Наконец уже перед наступлением сумерек нам удалось добраться до Верхнего Гавази, а еще минут через 15-20 до Сацхениси.
Сацхениси расположено в большой глуши, в долине маленькой речки, среди лесов и высоких гор, верстах в 10 по прямой линии от гребня Главного Кавказского хребта. Около него протекает речка, получающая начало вблизи Вантлиашетского перевала. Сацхениси представляет последний в этой местности населенный пункт, за которым, если ехать на север, нельзя встретить в продолжении почти трех дней пути никаких человеческих жилищ, за исключением одной придорожной будки. К моему удивлению, этот крошечный поселок, заброшенный в такую глушь Закавказья, оказался населённым исключительно русскими переселенцами. Весь он состоит из одной только улицы в 19 дворов. Домики разбросаны здесь просторно и окружены садами. В Сацхениси чистый здоровый воздух и гораздо прохладнее, чем в Закаталах или Лагодехах. Высота Сацхениси над уровнем моря равняется приблизительно 500 метрам (1640 ф.). В садах Сацхениси растут волошские орехи, инжир, абрикосы, груши, сливы и т.д., но в общем сады здесь плоховаты.
В лесах, окружающих Сацхениси, попадается много кизила, груш, яблонь, шишек, волошских орехов и кроме того обыкновенные, всюду встречающиеся лесные породы. В этих лесах водится также много дичи – оленей, диких коз (Capreolus caprea Gray) и особенно медведей и зайцев. Дикие кабаны также живут в этих лесах, но значительно больше попадается их внизу, например, около Чиаур и по Алазани, куда часто приходят на охоту охотничьи или разведочные команды войск, стоящих в Лагодехах. На более высоких горах, верстах в 15 от Сацхениси, водится немало серн. Жители Сацхениси предлагали мне остаться у них на несколько дней и поохотиться, но, к сожалению, я не мог этого сделать по некоторым причинам.
В Сацхениси мы пробыли около суток. Здесь нам надо было отыскать проводников и лошадей для того, чтобы с их помощью перебраться через Главный Кавказский хребет, спуститься в Дагестан и доехать до таких мест его, где можно уже будет нанять новых проводников и лошадей. Никто из жителей Сацхениси с нами ехать не соглашался, но они за небольшое вознаграждение взялись отыскать для нас проводников в Верхнем Гавази и, действительно, нашли двух молодых грузин с тремя верховыми и одной вьючной лошадью. С ними мы и отправились в путь. Наши проводники оказались добрыми, симпатичными людьми и довольно порядочно говорили по-русски, но, к сожалению, некоторые из их лошадей оказались мало пригодными для езды по горам.
Грузины этих мест вечно враждуют с лезгинами, при чем эта вражда часто сопровождается убийствами. По этой причине наши проводники очень боялись ехать с нами в Дагестан и особенно опасались за обратный путь, когда им придется возвращаться домой одним, без нас, имея при себе четырех лошадей. Опасения их сосредотачивались на лезгинах, которые живут с грузинами в вечной вражде и, конечно, встретив их в глуши невооруженными, не упустят случая ограбить и прежде всего отнять у них лошадей. Наши проводники даже ставили нам непременным условием получение с нас всех денег, которые мы должны будем уплатить им, вперед, при выезде из Сацхениси, чтобы им не иметь денег при себе на обратном пути и не рисковать лишиться их.
Выехали мы из Сацхениси после полудня. Дорога от самого поселка поднимается, делая множество зигзагов, на очень крутую гору и тянется все время по лесу. Всюду по сторонам ее видны очень красивые глубокие лесистые ущелья, образующие множество разветвлений. Лес здесь довольно крупный и состоит из различных древесных и кустарных пород – дуба, бука, граба, ясеня, клена, боярышника и т.д., между которыми часто попадаются каштаны. В этих лесах растет много папоротников и между прочим папоротник-орляк (Pteris aquiline L.), свойственный по преимуществу влажному западному Кавказу; травянистая бузина (Sambucus Ebulus L.) образует сплошные заросли, часто попадается Verbascum, конский щавель и т.д. По мере того, как мы поднимались выше и выше, лес этот становился беднее древесными породами, однообразнее и в самом верхнем своем поясе состоял главным образом из буковых деревьев с значительной примесью березы. Хвойные породы, которые на северном склоне на подобных высотах почти везде встречаются в изобилии, здесь не растут вовсе. Почти то же можно сказать и относительно рододендронов, попавшихся мне только в одном месте в этих лесах. Все горы в окрестностях нашей дороги состояли из аспидного сланца и продуктов его разрушения – темных глин.
Птиц в этих лесах оказалось немного. Мы видели несколько черных дятлов (Picus martius), древесных поползней (Sitta coesia M. Et W.), пеночек, обыкновенных синиц (Parus major L.), славок, забликов и довольно порядочное количество черных дроздов (Merula merula L.), также щуров (Merops apiaster L.), летавших над лесами. Ни белозобых дроздов (Merula torquata L.), свойственных большей части высоких гор Кавказа, ни соек я здесь не видел вовсе. На скалах по сторонам дороги попадалось много красивых горных ящериц (Lacerta muralis Laur).
До единственного жилого пункта на всем пространстве от Сацхениси до Тлядаля, именно до упомянутой уже придорожной будки аваро-кахетинской дороги мы частью ехали, частью шли пешком часов до 9 вечера. Последние версты две или три нам пришлось сделать, когда уже стемнело, а в лесу не было видно решительно ничего. Для сокращения пути мы выбрасывали некоторые зигзаги дороги и поднимались прямо по крутым тропинкам, но в одном месте едва не свалились в обрыв. Наконец нам удалось выбраться на гребень одного хребта и увидеть вдали огонек – свет на упомянутой только что будке. Она расположена, по моему приблизительному барометрическому определению, на высоте около 1490 метр. (4889 ф.) над ур. м. Мы должны были в ней переночевать, а на следующий день рано утром продолжать свой путь.
Выше будки местность становится еще красивее. Гребни и вершины гор здесь уже не покрыты лесами, которые растут только по ущельям и балкам. Дорога на большей части своего протяжения тянется также по открытым местам, — поэтому, проезжая по ней, постоянно имеешь перед глазами чудные картины. На глубокие долины и ущелья приходится смотреть даже с высоты птичьего полета, что еще более увеличивает эффект, производимый этими видами. В общем дорога здесь довольно хорошая, по крайней мере для езды верхом, но в одном месте (так называемые «Черные скалы») на протяжении приблизительно версты она совершенно осунулась. Ехать по ней было невозможно или по крайней мере опасно, да и вести в поводу лошадь приходилось с осторожностью, так как тропинка тянулась по очень крутому гладкому откосу над глубокой пропастью. Пройдя от будки верст 10, мы сделали привал на очень живописном открытом месте, на высоте 2000 метр. (6562 ф.). С него также открывался очень красивый вид на множество гор, ущелий и долин Сигнахского и Телавского уездов Тифлисской губернии. Здесь мы пробыли с час, достали у пастухов-лезгин молока, напились чаю и отправились дальше.
Дорога, ведущая на перевал, выше этого места делает несколько зигзагов, поднимаясь по альпийским лугам все выше и выше. В одном месте она выходит на самый гребень Главного Кавказского хребта и даже спускается немного на северный склон его к верховьям одного из истоков р. Самурис , заходя, таким образом, в Дагестан, но затем снова поворачивает к югу, поднимается еще выше на хребет, и тогда уже, протянувшись версты полторы по относительно ровной местности, выходит наконец на Вантлиашетский перевал. Приблизительная высота его равняется 2170 метрам или 7121 ф. Таким образом, этот перевал по своей высоте сильно уступает многим перевалам в Главном Кавказском хребте.
С перевала открывается чудный вид как на Закавказье, так и на Нагорный Дагестан. То и другое представляется целым лабиринтом хребтов, ущелий и долин, которым как будто бы нет конца. С перевала видны: чудная покрытая лесами и садами Алазанская долина; находящаяся за ней выжженная солнцем знойная Ширакская степь, в летнее время кишащая скорпионами, фалангами, змеями и совершенно не обитаемая людьми; Сигнах, отстоящий отсюда верст на 50; а еще дальше едва заметными белыми пятнышками блестят домики Царских Колодцев. Что касается гор, ближайших к перевалу, то они покрыты красивыми альпийскими лугами, уссеянными множеством цветов – крупными розовыми буквицами (Betonica grandiflora W.), синими колокольчиками (Campanula), астрами, ромашками, геранями, красивой розовой горлянкой (Polygonum Bistorta L.) и различными родами и видами норичниковых (незабудками, медвежьим ухом и т.д.). Лесов на перевале нет, но они растут по дну и склонам всех соседних с ним глубоких ущелий и поднимаются по ним до высоты, равной высоте перевала, т.е. до 7000 и 71000 ф. над ур. м. Состоят они здесь главным образом из бука и березы.
Сравнительно низкий Вантлиашетский перевал представляет лишь неглубокую седловину по отношению к ближайшим к нему горам; следовательно, и сам Главный хребет по-соседству с этим перевалом образует сильное понижение. В самом деле, на нем ни с северной, ни с южной стороны мы не видели ни одного пятнышка снега, да и соседние с ним наиболее высокие горы не поднимаются выше 9 или 9½ тысяч футов над уровнем моря, тогда как верстах в 40-50 к востоку от него есть вершины, достигающие 12-13 тысяч футов в высоту. Вблизи перевала мы видели нескольких чеканов, двух воронов и трех серых грифов (Gyps fulvus Gm.). Отдохнув на перевале минут 20 и полюбовавшись красивыми видами, открывающимися с него, мы начали спускаться в глубокое ущелье Самурис-цхали, принадлежащее уже Нагорному Дагестану и именно бассейну Аварского Кой-су, к верховьям которого я стремился попасть.
Давно разделанная дорога здесь на значительном протяжении совершенно обвалилась, и нам пришлось спускаться вниз по пробитой лезгинами страшно крутой, узкой и сильно каменистой тропинке, где, конечно, ехать верхом было невозможно. Спускаясь с очень крутой горы, тропинка делает множество зигзагов или поворотов то в ту, то в другую сторону и выходит наконец на берег очень красивой речки Самурис-цхали (Самбирис-хеви или Хван-ор пятиверстной карты Кавказа), текущей в глубоком красивом ущелье. Самурис-цхали имеет шагов 40 в ширину и течет не особенно быстро по руслу, усеянному мелкими камнями, — поэтому шумит не громко, а как-то мелодично, успокоительно. Вода в ней так чиста и прозрачна, что на дне речки видны все даже самые мелкие камешки, и имеет красивый зеленоватый цвет. Горы, окаймляющие это ущелье, поднимаются над дном его тысячи на две футов и по правой стороне речки покрыты сплошным довольно крупным лесом, а по левой – то редкими, отдельно стоящими деревьями, то небольшими рощами. В этом ущелье растет довольно много бука , но преобладающей породой является береза, в особенности по правому склону ущелья. На нем во многих местах лет состоит почти исключительно из березы.
Перебравшись вброд через Самурис-хеви и проехав вдоль берега ее вниз по течению версты три или четыре, мы выбрали удобное для ночлега место у самого берега речки на высоте около 5000 ф. над ур. м. и здесь остановились. Через несколько минут наши лошади были рассёдланы, развьючены и пущены на пастьбу, а вслед за этим разбита моя палатка. После этого мы принялись разводить костер и согревать воду для чая, а часов в 9 уже улеглись спать. Ночь (с 23-го на 24-е июля) была бесподобно тихая, теплая; сквозь полумрак ее с обеих сторон ущелья виднелись высокие горы, а вверху красовалось безоблачное небо, усеянное множеством красивых звезд, которые блестели здесь, как всегда на более или менее высоких горах, особенно ярко и сильно. После Закатал и Белокан с их душными до невозможности ночами и множеством клопов я здесь, на берегу нежно шумящей речки, среди роскошной горной природы, в первый раз с наслаждением заснул настоящим, сладким, бодрящим сном.
Утром, когда мы напились чаю и начали собираться в путь, оказалось, что у одной уздечки, лежащей не более как в 3-4 шагах от палатки, почти весь повод отгрызен и съеден. Без сомнения, это была проделка шакалов, которые, как известно всем, отличаются необыкновенным нахальством и, по словам наших проводников, а также жителей Сацхениси, водятся во всех здешних местах в очень большом количестве.
Прежде, чем продолжать описание нашего путешествия, скажу несколько слов и Нагорном Дагестане вообще и о его природе, основываясь частью на очень интересной статье проф. Н.И. Кузнецова «Нагорный Дагестан и значение его в истории развития флоры Кавказа» , а частью на моих собственных наблюдениях.
Нагорный Дагестан обнимает собой верховья Самура и бассейны четырех Кой-су до того места, где последние, слившись в одну из самых многоводных рек Кавказа – Сулак, прорезывают хребет Салатау и выходят на плоскость. К Нагорному Дагестану с географической точки зрения должна быть отнесена, как замечает Н.И. Кузнецов, и Тушетия, причисленная хотя и к Тифлисской губернии, но расположенная на северном склоне Главного Кавказского хребта и в верховьях Андийского Кой-су, который образуется из слияния Тушинской и Пирикительской Алазаней, ничего общего с Алазанью южного склона не имеющих. Кроме Тушетии в состав Нагорного Дагестана входят Андийский, Гунибский, Аварский, Кази-Кумухский и часть Даргинского и Самурского округов. Нагорный Дагестан представляет целую горную страну, занимающую пространство не менее 15000 кв. верст, не считая бесчисленных складок его рельефа, — страну, пересеченную внутри множеством глубочайших ущелий и высоких хребтов и со всех сторон окруженную почти непрерывной цепью высоких гор. С юга он ограничивается Главным Кавказским хребтом, с севера и запада горами, составляющими сулако-терский водораздел, а с востока – рядом хребтов, которые отделяют бассейн всех Кой-су от ситоков многочисленных речек, текущих в Каспийское море, и частью также от долины Самура.
В высоком барьере, отделяющем Нагорный Дагестан от остального мира, находится только два прорыва в виде узких теснин, и только через них воды Нагорного Дагестана могут вырываться за его пределы. Они вытекают отсюда только двумя бурными потоками – Самуром и Сулаком. Таким образом, ни одна капля воды, выпадающей в виде дождя, снега, крупы и т.д. на всем огромном пространстве Нагорного Дагестана, стекая с него, не может миновать названных двух проходов. Нагорный Дагестан имеет своеобразную горную природу, сильно отличающуюся от природы прикаспийских частей его и вообще всего Кавказа.
Горы в юго-западной части Нагорного Дагестана, прилегающие к Главному Кавказскому хребту, состоят почти исключительно из шифера и других сланцев, принадлежащих юрской системе и более древним палеозойским образованиям, а в северо-восточной сложены из известняков юрской и меловой систем. Известняки встречаются, впрочем, и в самой юго-восточной части Нагорного Дагестана, но лишь на вершинах наиболее высоких гор, например, на Шалбуз-даге. Сланцевые горы юго-западной части отличаются острыми гребнями, остроконечными вершинами, отсутствием плоскогорий и тем, что во многих местах покрыты порядочными лесами. Такими особенностями обладают и горы, окружающие дагестанские котловины Антракльскую и Дидойскую, а также Тушетию. Совершенно противоположным характером отличаются известковые горы северо-восточной части Нагорного Дагестана. Они имеют притупленные гребни и вершины и образуют несколько хотя и небольших плоскогорий, вытянутых по направлению течения рек (Гунибское, Хунзахское и другие). Лесов на этих горах очень мало, а кустарники и травы отличаются ксерофитным характером. Кроме того эти горы значительно ниже сланцевых и совершенно лишены снежных вершин.
Нагорный Дагестан имеет более сухой климат, чем любая из горных местностей Большого Кавказа, и этим, конечно, объясняется его бедность лесами и растительностью воообще. Он окружен со всех сторон, как говорит Н.И. Кузнецов, широкой рамой роскошных лесов: с З. и С. Буковыми и дубовыми лесами Чечни, с СВ., В. и ЮВ. густыми лесами прикаспийских частей Дагестана и Кунибского уезда Бакинской губернии и с ЮЗ. лесами обращенного к Алазани южного склона.
Часов в 7 утра мы двинулись дальше вниз по ущелью той же речки. Пройдя версты три от места, где мы ночевали, я увидел на склонах ущелья первые, довольно крупные сосны, число которых увеличивалось все больше и больше по мере того, как мы подвигались вниз по Самурис-хеви. На левой стороне они росли или одиночно или небольшими группами, но между ними попадались более или менее порядочные пространства, лишенные леса; что же касается правого склона ущелья, то он был покрыт густым и почти сплошным лесом, который тянется вдоль ущелья полосой, имеющей в ширину версты три, и состоит из сосен, перемешанных с лиственными деревьями. Среди последних особенно часто попадаются березы и дуб. Здесь общая физиономия или характер ущелья оказался совсем не соответствующим обычному представлению о Дагестане, а напоминающим скорее лесистые ущелья Терской или Кубанской областей. В этом месте мне пришлось в первый раз воочию убедиться в том, что давно слышанные мной рассказы о некоторых местах Дагестана, сплошь покрытых зеленью и хорошим лесом, вполне оправдались.
Пройдя около часа от нашего ночлега, мы снова встретили место, где дорога на значительном протяжении была совершенно засыпана обвалившейся кручей. Идти здесь было даже хуже, чем перед Вантлиашетским перевалом под «Черными скалами». В этом месте наши грузины проводили лошадей по одной, причем идущий впереди тянул лошадь за повод, а задний поддерживал ее, взявши за хвост, чтобы не дать ей свалиться в Самурис-хеви, если бы она оступилась или поскользнулась.
Верстах в 15 от нашего ночлега и, следовательно, верстах в 18-20 от Вантлиашетского перевала мы увидели первые лезгинские хутора, или, по-местному, «бина». Каждый из них состоит из одной или двух деревянных хат, построенных на возвышенном месте. Около бин находились пожелтевшие хлебные поля. Людей, однако, около них мы не видели. Они приходят сюда только на то время, когда надо сеять или убирать хлеб; почти все прочее время бины стоят пустыми. Лесов в этих местах стало заметно меньше, а кое-где они состоят почти из одних только сосен или из сосен с примесью можжевельников.
Встречаются здесь также густые заросли волжанки (Spiraea hipericifolia и, вероятно, Sp. Crenifolia). Необыкновенно красивой представляется речка Самурис в тех местах ущелья, в которых ее зелено-голубые воды несутся среди черных шиферных скал; но особенно замечательно здесь по красоте одно место, где русло речки расширено, дно его покрыто множеством выступов из такого же черного шифера, который образует берега речки, и выступы эти густо покрыты сплошным ковром ярко-зеленых водорослей. При ярком свете солнца, погруженные в зелено-голубую воду и растущие на черных, как уголь, камнях, эти водоросли выступают с необыкновенной рельефностью и придают речке в высшей степени оригинальный и красивый вид.
На пройденном нами пути в Самурис впадает несколько речек небольших с левой стороны ущелья и довольно значительных с правой. Последние получают начало на более обильном родниками Главном Кавказском хребте, поэтому гораздо многоводнее первых. Кроме того, по ущельям их растут довольно порядочные леса, ущелья же левых притоков гораздо беднее ими. Не доезжая до Тлядаля верст пять, мы увидели, что в Самурис ихи Хван-ор впадает и с левой стороны довольно большая речка. Она протекает по лесистому ущелью, начинающемуся с высокого хребта Мичитль, продолжением которого является высочайший во всем Дагестане и покрытый не только вечными снегами, но и ледниками Богосский хребет. В ущелье этой речки находятся только два маленькие аульчика Хачар-хота и Бежита.
Около Тлядаля в Хван-ор впадают еще две речки, протекающие по очень лесистым ущельям. Таким образом, в окрестностях Тлядаля лесов оказалось значительно больше, чем в верхней части Самурис-хеви. Если принять Тлядаль за центр и радиусом только в 5 верст описать около него окружность, то внутри ее поверхность не менее как в 60 квадр. Верст окажется покрытой лесами . Они состоят как из хвойных, так и из лиственных пород и отличаются обилием дичи. В них водится много оленей, диких коз, медведей, а у верхней границы их, на альпийских лугах и скалах живет много серн, безоаровых козлов и туров (Capra cylindricornis Blyth). Особенно обилием зверей отличается здесь, как говорили мне, необыкновенно глухая местность около упомянутого уже аула Бежита. Что касается птиц, то по Самурис-хеви мы встречали очень много корольковых вьюрком (Serinus pusillus L.), маленьких веселых красивых птичек с огненно-красным лбом и теменем у самцов, также обыкновенных белых и горных плисок (Motacilla alba L. и M. Boarula L.), щевриц, а вблизи Тлядаля очень много диких или полевых голубей (Columba livia Br.), которые гнездятся здесь на скалах. Странно, что на этих каменистых местах я не видел ни одного чекана. Ниже Тлядаля, именно между Тлядалем и анцугской будкой , я встретил в первый раз в этих местах соек и насчитал их шесть штук. Три штуки их попалось мне позднее недалеко от дороги ниже Анцуга.
Пройдя почти без всякой остановки пять с половиной часов, мы добрались наконец до придорожной будки, находящейся вблизи Тлядаля, и здесь остановились.
Название Тлядаль напечатано на пятиверстной карте крупным жирным шрифтом, и потому Тлядаль представлялся в моем воображении как более или менее порядочный аул; в действительности же он оказался состоящим всего лишь из нескольких деревянных лачужек, построенных на горе довольно высоко над дном ущелья. В них, как узнал я здесь, люди живут только летом, занимаясь посевом и уборкой хлеба, а также пастьбой скота, в сентябре же уходят в Тифлисскую губернию и там живут в течение большей части осени, всей зимы и значительной части весны. Вследствие этого в Тлядале и его окрестностях некоторые дворы на зимнее время остаются совершенно пустыми; в других же живет по одному или по два человека, которые оберегают разный домашний скарб от расхищения.
Выехать из Тлядаля мы могли не раньше, как утром на следующий день. Дело в том, что наши проводники-грузины отправиться с нами дальше Тлядаля не соглашались ни за какие деньги, опасаясь на возвратном пути подвергнуться нападению лезгин; поэтому нам приходилось в этой глуши отыскивать новых проводников и лошадей. Сделать это более или менее скоро было невозможно, так как поблизости Тлядаля почти не было людей, да и все лошади паслись где-то более или менее далеко в горах. Вечером в день нашего прибытия к тлядальской будке пошел дождь, кажется, второй почти за целый месяц нашего странствования.
Рано утром мы распрощались с нашими проводниками-грузинами и только часам к десяти с трудом отыскали себе нового проводника с четырьмя лошадьми за плату по 5 рублей в сутки. С ним мы отправились вниз по Хван-ору или Тлядальской речке, как называют ее здесь. Приняв в себя довольно много притоков, эта речка ниже Тлядаля делается настолько значительной, что ее нелегко было бы переехать вброд верхом даже на порядочной лошади; но вода в ней остается чистой, прозрачной, зелено-голубой. Над узким дном ее ущелья поднимаются в этих местах красивые крутые горы, на которых также растет довольно много леса. Верстах в четырех от Тлядаля он делается реже, и растительность принимает вообще ксерофитный характер: свежей, зеленой травы становится меньше, а количество сухих, колючих, почти безлистных растений, наоборот, увеличивается. Из деревьев и кустарников здесь встречается очень много обыкновенного можжевельника (Juniperus communis) , сосен и барбариса. Последний растет исключительно у берега речки и вообще у дна ущелья, а первые начинаются от самого дна его и поднимаются почти до вершин окаймляющих его гор. Но более или менее выжженных солнцем мест в этом ущелье немного: едва мы проехали по ним версты три, как снова увидели, особенно на более тенистой правой стороне ущелья, густые леса, состоящие из различных лиственных деревьев, перемешанных с хвойными.
Ниже Тлядаля на протяжении верст десяти ущелье Тлядальской речки тянется очень прямо, причем лишь только сама речка делает небольшие зигзаги по дну ущелья; дальше же это последнее образует несколько поворотов под прямым углом то в правую, то в левую стороны. Недалеко от последнего поворота верстах в 20 от Тлядаля в Тлядальскую речку впадает с левой стороны еще довольно большая и быстрая речка с очень мутной и грязной водой, несущей много ила и песка. Эта речка имеет более 20 верст в длину и получает начало на высоком Богосском хребте из вечных снегов и главным образом из ледников, на что и указывает ее необыкновенно мутная вода, уносящая мелкий песок и щебень, которые получаются вследствие растирания ледником горных пород его русла. Эту речку местные жители называют Анцугской речкой, а на пятиверстной карте она значится под именем Тлер-ора. Через нее построен деревянный мост, а вблизи впадения ее в Тлядальскую речку ущелье последней сильно расширяется, причем дно его образует почти ровную площадь не менее как в половину квадр. Версты. Здесь то и построена будка, известная под именем анцугской. От Тлядаля до нее мы частью ехали, частью шли пешком четыре часа. На всем пути от Тлядаля до анцугской будки нам попадалось много голубей, и я устроил на них маленькую охоту, добыв таким образом немного мяса для обеда.
В анцугской будке мф предполагали пообедать или напиться чаю, употребить на это часа два, а затем продолжать путь; но наш новый проводник-лезгин, взятый в Тлядале, наотрез отказался идти с нами дальше. Ни увещания, сделанные через переводчика, сторожа будки, ни просьбы, ни обещания прибавить несколько рублей за дальнейший путь, хотя бы только до наступления вечера, не имели успеха. По всей вероятности, и этот проводник, подобно грузинам, боялся возвращаться один, имея при себе лошадей. Надо заметить, что в этих местах очень трудно путешествовать русскому человеку, так как здесь местные жители совсем не знают ни русского, ни столь общепринятого и общеизвестного на Кавказе татарского языка, на котором и я бы мог кое-что сказать, спросить самое необходимое и узнать причину, по которой наш проводник так решительно отказывался отправиться с нами дальше. Таким образом, нам приходилось платить ему пять рублей за четыре часа работы.
В придорожной будке жили два сторожа, говорившие много по-русски, но по соседству с будкой никакого жилья не существовало; ближайшие же аулы были расположены от нее на расстоянии почти часа довольно быстрой езды верхом. Таким образом, и здесь найти лошадей более или менее скоро для нас не представлялось возможным. От сторожа будки мы узнали, что в ауле Чодо-коло, расположенном на высокой горе и отстоящем от будки приблизительно на час езды, живет пристав Анцуго-Капучинского участка и что нам лучше всего обратиться к нему с просьбой приказать найти для нас лошадей и проводника. По совету сторожей, мои спутники верхами на лошадях, взятых в Тлядале, отправились к приставу, а я остался на будке и занимался осмотром окружающей ее местности и ее природы.
Часа через два или три мои спутники возвратились и сообщили мне о том, что пристав обещал им сделать все возможное, что мы получим лошадей и проводника и что он сам скоро побывает у нас, так как едет на осмотр тела человека, убитого накануне где-то недалеко от будки. Через некоторое время мы действительно увидели пристава, спускавшегося с гор вместе с небольшой свитой. Он родом лезгин, принимал участие в японской войне, имел чин штабс-капитана и сносно говорил по-русски. Пристав привез с собой одного из своих помощников, который ехал в Карадаг, т.е. именно туда, куда надо было попасть и нам. По предложению пристава, мы должны были отправиться вместе с его помощником. Это, конечно, было для нас очень приятной вестью. Помощник пристава Гетино-Магома Магометов оказался очень милым и любезным человеком, и мы с удовольствием пропутешествовали с ним дня три.
После отъезда пристава нам пришлось еще довольно долго ждать проводника и лошадей; но продолжительное пребывание на анцугской будке послужило мне на пользу, так как я успел за это время более или менее ознакомиться с природой соседних мест, а от Гетино-Магомы и сторожа будки узнал много интересного о жителях Анцуга.
Анцугская будка расположена на высоте приблизительно 1170 метр. Или 3839 футов над ур. моря у северной окраины упомынутой уже площадки, которая прорезывается двумя речками и окружена со всех сторон довольно большими горами. Вдали, на северо-западе видны с нее еще более высокие горы, поднимающиеся выше предела распространения лесов. На вершинах их расстилаются альпийские луга, громоздятся скалы и кое-где виднеется снег. Это отроги Богосского хребта. Большая часть гор, видимых с окрестностей будки, покрыта лесами, которых особенно много на правой стороне ущелья Тлер-ора. В этих лесах и по соседству с ними также водится очень много зверей, в особенности в окрестностях аула Хорода на горе Хорода-меэр. Чаще всего попадаются здесь безоаровые козлы и серны; кроме того в лесах много косуль или диких коз, оленей, медведей и куниц, а на более высоких горах живут целыми стадами туры. Звери эти держатся даже недалеко от аулов. Мне говорили, что охотники аула Чодо-коло, около которого также водится очень много туров, серн, оленей и особенно безоаровых козлов, отправляются на охоту в летнее время на рассвете, а часам к девяти утра почти всегда возвращаются с добычей – безоаровым козлом, косулей или другим подобным зверем. Медведей они не стреляют вовсе, так как очень боятся их. У здешних нимвродов кроме ружья в большом употреблении капканы, которые они ставят не только на хищных зверей – медведей, волков, куниц, но и на тропах безоаровых козлов, туров, диких коз и оленей, часто в капканы попадающих. Охотника с капканами пришлось видеть и мне самому. Когда мы проезжали ниже анцугской будки, то встретили отправляющегося на охоту лезгина, который нес берданку и два больших капкана. Через Гетино-Магому мы узнали от охотника, что он идет за безоаровыми козлами и собирается поставить на них свои капканы. Мне хорошо известно, что из Анцуга довольно часто привозятся различные продукты охоты, как, например, шкуры и рога, в Хунзах, Гуниб и более отдаленные места. Это, конечно, указывает на обилие дичи в Анцуге. Из птиц в окрестностях анцугской будки по берегам речек я видел куличков-береговиков (Actitis hypoleucos L.), чернышей (Totanus ochropus L.) и зуйков, а по скалам, дорогам и полям очень много диких голубей (Columba livia L.); кроме того здесь находилось много скалистых ласточек (Cotyle rupestris Scop.) и горных стрижей (Cypselus melba L.). Последние с громким криком довольно порядочными стайками почти постоянно носились необыкновенно быстро взад и вперед по ущелью.
В Тлядальской и Анцугской речке водится так много форели, что в один час легко можно поймать ее штук 20-30. Другой рыбы почти не встречается здесь. Относительно употребления в пищу рыбы у жителей Анцуга существует какое-то странное предубеждение или предрассудок. Они говорят, что рыбу могут есть только люди сильные и крепкие, вроде русских, а что анцугские лезгины, как люди слабые, рыбной пищи переносить не в состоянии и болеют от нее. В Аварском Кой-су, протекающем всего лишь в расстоянии версты от анцугской будки, водится много усачей.
Жители Анцуга крайне невежественны и живут необыкновенно грязно. Останавливаться в их жилищах решительно невозможно, так как последние кишат всякими паразитами. Даже в придорожных будках, которые содержаться значительно сище и имеют комнату для проезжающей местной администрации, клопы живут в несметном количестве, а кроме того часто попадаются фаланги и скорпионы. Когда мы ночевали на гидатлинской будке, находящейся верстах в 20 от анцугской, то хозяин ее показал мне желтых скорпионов и большую (длина туловища в 2¼ дюйма) фалангу, пояманных в будке. Они хранились у него в масле, считающемся и здесь хорошим лекарством при укушении этими пауками. Другую фалангу такого же роста задавил на стене над своей постелью Гетина-Магома, когда мы ночевали в гидатлинской же будке. Хотя, по словам здешних жителей, фаланги и скорпионы кусают людей не часто, но укушенный член обыкновенно болит довольно сильно и при том в течение 5-7 дней; явлений же общего отравления, т.е. лихорадочного состояния, упадка сил, тошноты и т.д., обыкновенно почти не наблюдается. Вероятно, впрочем, эти симптомы часто бывают слабо выражены и остаются незамеченными. По ущелью Аварского Кой-су в окрестностях гидатлинской будки и ниже ее скорпионы и фаланги попадаются очень часто и вне человеческих жилищ – под камнями, в трещинах скал и т.п., а отсюда забираются в сакли или хаты. Нам пришлось несколько раз ночевать в придорожных будках и мы, боясь нападения клопов, ни разу не решились лечь на диван или кровать, а всегда расстилали бурки и плащи среди комнаты, сыпали на них и вокруг них целые кучи далматского порошка и тогда ложились спать. Меня эти предосторожности всегда спасали от нападения клопов, других насекомых и пауков, но один из моих спутников был менее счастлив: на него часто нападали клопы, а в Гунибе он пострадал довольно сильно, получив порядочную опухоль кисти руки и предплечья. Кем он был укушен, для нас осталось неизвестным.
Сами жители Анцуга представляют нечто еще более феноменальное в отношении чистоты и опрятности, чем их жилища. Употребление мыла, особенно женщинами, считается у них непозволительным. Они не могут мыть им ни лица, ни рук, ни одежды; кроме того не имеют права носить ничего белого, а лишь черное или темно-серое. Даже вновь сшитое из белой материи белье женщины мажут сажей или какой-нибудь грязью, натирают салом или опускают в растопленное баранье сало, затем выжимают белье и тогда надевают на тело. Белье никогда не моется и носится до тех пор, пока не разлезется. Пропитанное салом белье, по словам жителей Анцуга, не так скоро рвется и в нем не так скоро заводятся паразиты. Одежда моется обыкновенно холодной водой, иногда теплой, но всегда без мыла. Из мужчин мыло употребляют только те, которым приходится иметь общение с цивилизованным миром, т.е. служащие при начальнике участка полицейские стражники или милиционеры, когда им приходится ездить в Гуниб к начальнику округа, в Хунзах, Карадаг и т.д. Страшной нечистоплотностью отличаются жители не только Анцуго-Капучинского участка, но и Гидатлинского и некоторых других. На женщин в Анцуге возлагаются не только все домашние работы, но даже и полевые. Женщины жнут хлеб, молотят его, рубят дрова, таскают их во дворы, пекут хлеб и т.д.; мужчины же считают неприличным для себя заниматься подобными делами. Они проводят обыкновенно целые дни в разговорах, сидя на улице около какой-нибудь сакли, ходят и ездят в гости по соседним аулам, занимаются воровством, грабежом и часто, как говорили мне, издеваются над своими женами от скуки или ради развлечения. Ни одного грамотного между ними нет, кроме мулл, читающих кое-как по-арабски.
Только часа в два пополудни нам удалось выступить из анцугской будки. Проводник попался нам очень несимпатичный, крайне невнимательный к нам, неуслужливый и с очень неприятной, зверской физиономией. Не прошло и получаса после нашего отъезда из анцугской будки, как он, не спросив, взобрался на нанятую нами вьючную лошадь и уселся на наши сумки. Мне это очень не понравилось, тем более, что он мог раздавить некоторые из наших вещей, но я не хотел вступать с ним в разговор или пререкания и решил молчать. Не понравился он и Гетино-Магоме, который сказал нам, что это, вероятно, какой-нибудь вор, мошенник, а может быть, и разбойник.
Проехав с версту от будки по правому берегу речки, образовавшейся из слияния Тлядальской и Анцугской, мы вступили в огромное, в высшей степени скалистое, глубокое, окаймленное крутыми горами и извилистое ущелье. По нему с могучим густым рокотом течет наибольшая из рек Дагестана – Аварское Кой-су. Во многих местах это ущелье сильно напоминает Дарьяльское, но склоны его почти на всем протяжении покрыты, хотя и редким, лесом. Чаще других деревьев и кустарников встречаются здесь сосны и два вида можжевельников (Juniperus Sabina и J. Communis). Последний представляет красивые деревца с пирамидальной или конической, иногда сильно притупленной сверху кроной. Они достигают в высоту нескольких сажень, причем ствол их имеет вблизи поверхности земли около фута в диаметре. В этом же ущелье я встретил страшно колючее держи0дерево (Paliurus aculeatus), густые кусты жимолости (Lonicera), сосник (кузьмичева трава, Ephedra vulgaris) и особенно много волжанки (Spiraea hypericifolia), очень крепкие стебли которой покрыты почти красной красивой корой и употребляются на ручки для плетей и на кнутовища. Замечу, что большие сосны и можжевельники растут часто в этом ущелье на совершенно голых и отвесных скалах. Но вообще растительность здесь гораздо беднее, чем около Тлядаля или Анцуга, и имеет более ясно выраженный ксерофитный характер. Несколько ниже впадения Анцугской речки в Кой-су в ущелье последнего начинают уже попадаться волошские орехи, но они растут здесь далеко не такими огромными и красивыми деревьями, как в большей части Закавказья. Лес употребляется в этих местах главным образом на топливо, так как хижины строят здесь по преимуществу из камня.
Что касается собственно речки Аварского Кой-су, то она представляет могучий горный поток очень внушительных размеров. Ширина его равняется 60-70 аршинам. Течет он очень быстро и несет темную, мутную, как грязь, воду. Кое-где через эту речку перекинуты на значительной высоте узкие висячие мостики для пешеходов; сделаны они из плетня и похожи издали на протянутую над рекой сеть паутины. Ходить по ним могут только люди с хорошими нервами. По ущелью Аварского Кой-су водится много горных курочек (Perdix chucar Gray), а из крупной дичи попадаются часто безоаровые козлы. Одного из них мы видели с дороги на скалах верстах в 10 выше гидатлинской будки. У меня за плечами висело в это время дробовое ружье, а винтовка была разобрана и уложена, поэтому стрелять козла я не мог, тем более, что и находился он от нас далеко. На крики наши и выстрел из револьвера он не обратил почти никакого внимания.
Вечером, когда уже совсем стемнело, мы добрались до гидатлинской будки. Высота местности, где она построена, равняется приблизительно 980 метр. (3215 ф.) над ур. моря. Мы остановились в ней на ночлег. Здесь живет постоянно дорожный мастер Абдур-Азак Али-оглы, который исправляет дорогу, когда она во время сильных дождей бывает размыта водой или завалена камнями. Он оказался очень любезным хозяином и деятельным человеком.
Около будки Абдур-Азак развел огород и хороший, с усыпанными щебнем дорожками, садик, который в пустынной местности, окружающей гидатлинскую будку, является настоящим оазисом. В нем растут яблони, груши, сливы, персики, абрикосы и довольно много винограда; надо заметить, что все это содержится в большом порядке и искусственно орошается. Около будки вдоль дороги Абдул-Азак также посадил деревья, но они сильно страдают от прогоняемых здесь изо дня в день лошадей, крупного рогатого скота, баранов и коз, которые обгладывают на них кору.
В версте от гидатлинской будки и при том выше ее перекинут через Кой-су уже сильно покривившийся деревянный мост. Он имеет в длину аршин 60 (ширина реки под ним 55 аршин), окрашен в мутно-красный цвет и настолько некрасив, что даже портит, если стоять недалеко от него, общее впечатление, производимое ущельем. Выстроен он на средства жителей Гидатлинского участка, но теперь езда по нему признана опасной.
Местность около гидатлинской будки, а в особенности ниже ее, совершенно утрачивает альпийский характер и делается очень унылой и пустынной. Горы, окаймлающие ущелье, становятся здесь гораздо ниже, леса исчезают совершенно, а вместо них появляется много полупустынных видов кустарников и трав средиземноморской флоры. К ним принадлежат недавно упомянутое держи-дерево (Paliurus aculeatus Lam.), разные виды тамариксов, лох (Elaeagnus angustifolia L.), Statice, Xanthium spinosum, каперсы (Capparis spinosa L.) и другие. Из птиц я видел здесь сорок, вовсе несвойсвтенных более или менее высоким горам, ворон, чеканов (Saxicola oenanthe L.) и щурок (Merops apiaster L.). По словам дорожного мастера, на скалах, возвышающихся здесь над ущельем, водится немало горных курочек (Perdix chukar Gray). В этих же местах по скалам попадается много горных ящериц (Lacerta muralis Laur.). Прогуливаясь в окрестностях гидатлинской будки, я переворачивал много камней, раскидывал кучи их, в надежде найти фаланг и скорпионов, но попытки мои окончились полной неудачей .
На гидатлинской будке нам готовилась новая неприятность: утром наш проводник объявил, что он не желает отправляться с нами дальше. Таким образом, мы снова, т.е. в четвертый раз должны были искать проводника и лошадей. Это было тем более обидно, что до Карадага, где мы могли получить почтовых лошадей, оставалось всего часов восемь пути. В окрестностях будки лошадей нигде отыскать нельзя было, поэтому Гетино-Магома написал записку приставу Гидатлинского участка, который жил в ауле, отстоящем от будки версты на четыре, и просил его оказать нам содействие в приискании лошадей; но пристава не оказалось дома, так как он, подобно анцугскому, поехал на какое-то убийство. Записку принял помощник его и обещал прислать нам лошадей и проводника, которых мы ждали часов до десяти следующего утра. Таким образом, на гидатлинской будке, в компании скорпионов, фаланг и клопов, нам пришлось проспать две ночи и потерять без пользы полтора дня.
Отправились мы из гидатлинской будки перед полуднем. По мере того, как мы подвигались вниз, ущелье становилось все шире и шире, а горы, идущие по бокам его, все ниже и ниже. В некоторых местах они состоят здесь из песчаника. Верстах в десяти от гидатлинской будки эти горы очень красиво сформированы из множества тонких горизонтальных слоев, слагающихся в более толстые пласты или ярусы скал, которые прорезываются бесчисленным множеством простирающихся сверху вниз трещин и промытых водой канав. Во многих местах эти скалы потрескавшись разделились на вертикально стоящие столбы или колонны.
На датунской будке, отстоящей от гидатлинской верст на 15, мы сделали небольшой привал, а недалеко от нее в узком скалистом боковом ущелье левой стороны Кой-су осматривали маленькую хорошо построенную старинную христианскую церковь. Кем и когда она была выстроена в этой глуши, сказать трудно. Перед заходом солнца мы проезжали мимо большого утопающего в зелени аула Голотль. Около него и в нем находится много садов, огородов и даже хлебных, а в особенности кукурузных полей, и все это орошается искусственно водой, проведенной из ближайших речек. На севере от Голотля очень круто, а в некоторых местах даже отвесно поднимается высокая гора, представляющая окраину Хунзахского плоскогорья. Средняя высота его равняется 6½-7 тысячам футов, а некоторые пункты достигают даже 8½ тысяч футов. Недалеко от Голотля находится поднимающаяся зигзагами крутая вьючная тропа, которая ведет в Хунзах.
Когда мы проезжали около Голотля, над ущельем Кой-су начали быстро собираться черные тучи, а еще через полчаса из них полил сильный дождь. Он заставил нас довольно долго простоять под защитой одной нависающей над дорогой скалы. Наконец, часов в 10 ночи при полной темноте мы добрались до давно ожидаемого Карадага. Напившись поскорее чаю, мы улеглись спать, но не в комнате для проезжающих, где, вероятно, в каждой щелке стен и мебели сидят клопы, а в сенях, ведущих в жилые помещения почтовой станции.
На следующее утро мы увидели Карадаг. Он лежит в глубокой яме, окруженной почти со всех сторон крутыми скалистыми горами, и представляет очень неприглядное место. Весь Карадаг состоит почти только из казарм, инженерного дома и почтовой станции. В Карадаге мы распрощались с любезным Гетино-Магомой и поехали в Гуниб уже на почтовых лошадях.
Между Карадагом и Гунибом, в 12 верстах от перевала, находится еще промежуточная станция Салты. Хорошая шоссейная дорога поднимается от Карадага, расположенного на дне ущелья Аварского Кой-су, очень круто на хребет, который разделяет ущелья Авварского Кой-су и Кара-Кой-су, и делает множество зигзагов то в ту, то в другую сторону. Высшая точка дороги 4769 ф. над ур. моря. Это так называемый Мурадинский перевал, находящийся вблизи небольшого аула Мурада. Мурадинское шоссе проложено в 1861-62 году по распоряжению наместника кавказского князя Барятинского. По сторонам его тянутся очень красивые места, особенно с правой (южной) стороны, где возвышаются горы северной окраины Гунибского плоскогорья. ВО многих местах здесь видны очень гладкие опрокинутые или поставленные почти на ребро большие скалы. В промежутках между ними растет свежая, ярко-зеленая трава, мелкие лески и густые заросли из низких кустарников. Кое-где такие заросли растут и на скалах. Недалеко от дороги видны также хлебные поля . Спуск с Мурадинского перевала к Кара-Кой-су, как мне кажется круче, чем подъем на него от Карадага. При конце спуска находится железный так называемый Георгиевский мост . Он висит над страшной бездной, очень высоко над водой и переброшен через Кой-су в том месте, где скалы, поднимающиеся с противоположных сторон ее, почти сходятся друг с другом. Река с ревом прорывается под мостом через узкую глубокую расселину и прыгает с камня на камень, с уступа на уступ, ударяясь то в ту, то в другую стену мрачной расселины. У концов крутого моста построены две башни с бойницами. Служат они для защиты моста и в них всегда живут солдаты или казаки-пластуны. Выше моста ущелье Кой-су тоже очень тесно, скалисто и имеет суровый вид.
От Салтинской станции дорога идет вверх по правому берегу Кой-су на протяжении верст трех, потом переходит на левый берег и начинает подниматься на Гунибскую гору, образуя много петель или зигзагов. Подъем этот тянется на протяжении верст 8 по открытой каменистой местности, на которой только кое-где растут кусты и небольшие деревца. На одном из последних поворотов дороги над крутой каменистой балкой, которая ведет на так называемый Нижний Гуниб, стоит скала с надписью: «Ширванская тропа. 25 августа 1859 года». По этой балке ширванский полк во время штурма взбирался на Гуниб под градом камней, которые сталкивали воины Шамиля на штурмующие колонны . Саженях в 150 от только что упомянутой скалы находятся большие каменные ворота, ведущие к Гунибу; на черной плите, укрепленной на них, высечена надпись: «Ворота генерал-фельдмаршала князя Барятинского». В расстоянии приблизительно полуверсты от этих ворот начинаются уже постройки Гуниба: с правой стороны несколько казенных зданий военного ведомства, около которых лежат 15 стволов или тем от пушек, взятых у Шамиля, и стоят 6 наших клиновых стальных пушек 70-х годов, а с левой стороны дороги, перед площадью, на небольшом пригорке построена военная церковь Гуниба. Стволы старых чугунных крепостных орудий служат здесь фонарными столбами и кроме того стоят в виде столбов при входе в церковную ограду и перед церковью. Все это напоминает прошлое Гуниба.
Говорить подробно о Гунибе не входит в планы моей статьи, поэтому я скажу о нем лишь несколько слов, а подробнее опишу природу непосредственно прилегающих к нему мест.
Укрепление Гуниб расположено на труднодоступной горе Гуни-меэр (по-аварски «меэр» — гора, «гуни» — стог сена), высшая точка которой доходит до 7718 ф. Склоны горы со всех сторон очень круты, скалисты и прорезываются множеством крутых оврагов и балок. Кроме того они пересекаются несколькими ярусами совершенно отвесных высоких скал. Если смотреть издели, напр., со стороны Салтов, то эти горы кажутся совершенно недоступными. Вершина Гунибской горы представляет изборожденную поверхность, понижающуюся к востоку. Укрепление Гуниб состоит из двух частей – Нижнего Гуниба и Верхнего Гуниба. К западу от них находится еще небольшой аул.
Нижний Гуниб расположен на высоте около 3½ тысяч футов над ур. моря частью на небольшой площадке, частью на склонах окружающих ее гор и занимает пространство приблизительно в полверсты в длину и ширину. С северной и западной сторон его поднимаются довольно высокие горы. На западе они образуют отвесные скалы, высотой сажень 15, из плотного светло-серого известняка. Они изогнуты дугообразно, причем восточный конец их поднимается высоко и образует красивый выступ или зубец, который возвышается над Нижним Гунибом и очень украшает вид с него на север. Очертание этого выступа вместе со следующим за ним гребнем сильно напоминает, если смотреть на них с площади, лежащую в наклонном положении женщину в кокошнике. Эта скала известна у жителей Гуниба под именем Красавицы.
За Красавицей еще более к востоку тянется глинистый гребень, покрытый тощей травой. На нем есть остатки крепостной стены, казармы и кое-где растут пирамидальные тополи. По отвесным скалам и кручам, находящимся к северу и западу от Нижнего Гуниба, проложена дорога, ведущая в Верхний Гуниб. Все население Гуниба сосредотачивается в нижней части его. Здесь стоит, как уже было сказано, церковь, кроме того школа, почтовая контора и станция, казармы и т.д., а в Верхнем Гунибе только казармы и квартиры для нескольких офицеров. На горе над глубоким ущельем Кара-Кой-су, на очень живописном месте стоит белый казенный дом, в котором живет начальник Гунибского округа. К большому сожалению, в Гунибе нет ни гостиницы, ни постоялого двора, поэтому приехавшему сюда приходится располагаться хоть среди улицы. Мы, напр., днем бродили по Гунибу и его окрестностям, а ночевали на крыше одной сакли.
Благодаря возвышенному положению, Гуниб имеет прохладный очень здоровый климат и довольно порядочное количество атмосферных осадков. Зима здесь более или менее умеренная, снег лежит месяца три, но толщина его слоя не превышает обыкновенно ¼ или ½ аршина. Ветер случается часто, туманы редко, а метелей не бывает вовсе. В Гунибе очень много зелени. В садах его растут яблони, груши, персики, абрикосы, вишни, сливы и т.д.; но особенно много в нем пирамидальных тополей, которые растут очень пышно, красиво и достигают в высоту сажень 12-15. Их можно видеть всюду – в садах, огородах, на дворах и улицах. Много также в Гунибе ив, более или менее часто встречаются в садах уксусное дерево (Rpus Coriaria L.), ясень, граб, вязь и т.д. Огородов, в которых разводится по преимуществу капуста и картофель, в Гунибе довольно много и они расположены главным образом в северной части его. На скалах, возвышающихся над Гунибом, растет барбарис, обыкновенный можжевельник (Juniperus communis L.), сосник (Ephedra), крушина (Rphamnus), небольшие березки, облепиха (Hyppophae rhamnoides L.), калина-гордовина (Viburnum Lantana L.), жимолость (Lonicera iberica M.B.), волжанка (Spiraea bypericifolia L.), боярышник и кое-где ожина (Rubus discolor). На Гунибской горе за Верхним Гунибом растет довольно порядочный березовый лесок, деревца которого достигают в высоту сажень пяти и в диаметре вблизи поверхности земли 2-3 вершков. Растет здесь кое-где и костяника, из которой даже варят варенье.
Из травянистых растений в окрестностях Нижнего Гуниба растут разные виды полыни, Achillea Millefolium L., Salvia verticillata L., Mentha aquatic L., Astragalus на скалах Гуниба, Bryonia alba L., дурман (Datura Stramonium L.), Solanum Dulcamara L., несколько видов генциан и колокольчиков (Campanula), Sedum, Crassula, Geranium pretense L., Draba, Althaea officinalis, Dictamnus fraxinella Pers., молочайники (Euforbia), Rumex crispus L., камыш кое-где на сырых местах и другие.
Птиц в Гунибе и его окрестностях довольно много. Я видел здесь нескольких белоголовых грифов (Gyps fulvus Gm.), стервятника (Neophron perenopterus L.), черных коршунов (Milvus ater Gm.), чоглока (Falco Subbuteo L.), пустельгу (Tinunculus alaudarius Briss.), очень много зеленых дятлов (Gecinus viridis L.), которые попадаются в садах Гуниба и голос которых постоянно приходится слушать всюду в Гунибе; тоже можно сказать и об иволге (Oriolus galbula L.). Очень часто встречается чекан-попутчик (Saxicola oenanthe L.) и корольковый вьюрок (Metoponia Pusilla Pall.), а также красивый каменный дрозд (Petrocincla saxatilis L.). Кроме того здесь несколько раз мне приходилось видеть обыкновенных щеглов, горных овсянок (Emberiza cia L.) и азиатских реполовов (Linota bella Hemp. Et Ehrb.). Черные стрижи (Cypselus apus L.) постоянно носятся целыми чстаями над Гунибом и в особенности над окружающими его скалами. Из зверей в окрестностях Гуниба встречаются часто лисицы, по преимуществу серо-бурые, изредка темно-бурые (Vulpes melanotus Pall.), ценящиеся довольно дорого, волки, зайцы и дикие козлы (Capreolus caprea Gray). Последних убивали даже недавно около Верхнего Гуниба, где они держатся иногда в упомянутом уже березовом леске; но гораздо чаще попадаются в карахском лесу, находящемся в ущелье р. Бец-ор и отстоящем от Гуниба верст на 12-15. Лес этот принадлежит казне, состоит из хвойных (сосны) и лиственных насаждений (береза, осина, верба и друг.) и тянется верст на 10 по ущелью Бец-ора. Так как охота в нем разрешается не всем, то здесь до сих пор держится много диких коз (косуль), волков, лисиц, зайцев и попадаются даже медведи. Оленей нет ни в карахском лесу, ни в Гунибском округе вообще, за исключением верховьев Аварского и Андийского Кой-су. Там же, как было замечено, держатся и безоаровые козлы, но кроме того они живут спорадически и в других местах Гунибского округа, напрю, верстах в 20 к ЮЗ. от Гуниба, но в очень малом количестве. Здесь черезчур людно и нет для них таких укромных мест, где бы они могли хорошо скрываться от человека, т.е. почти нет лесов и вовсе нет очень высоких гор. Серн в окрестностях Гуниба, кажется, нет вовсе, но на более высоких горах Гунибского округа они попадаются.
Верхний Гуниб расположен значительно выше Нижнего. Рядом с ним в летнее время обыкновенно располагается лагерем часть гунибского гарнизона. Приблизительно в версте от лагеря находится павильон или беседка с железной крышей, поддерживаемой белыми каменными колоннами. Посредине павильона лежит довольно большая белая каменная глыба, на которой, как гласит имеющаяся здесь надпись, восседал генерал-фельдмаршао князь Барятинский, принимая плененного Шамиля 25-го августа 1859 г. Еще несколько дальше в томже направлении на Гунибском плоскогорье расположен аул, в котором находился во время штурма и переживал последние минуты свободной жизни имам Чечни и Дагестана с преданными ему мюридами.
С Гуниба почти во все стороны открываются очень красивые виды. На востоке за ущельем Кара-Кой-су поднимаются так называемые Кегерские высоты с вершиной Турчи-даг. Между двумя горами, которые имеют высоту, превышающую высоту Верхнего Гуниба, здесь находится совершенно открытая со стороны Гуниба неглубокая падина с небольшим возвышением посередине. В ней перед штурмом Гуниба стоял князь Барятинский со своим штабом; отсюда же обстреливался Гуниб огнем русских орудий. Все эти горы безлесны, но сплошь покрыты зеленой травой и очень красивы, в особенности на стороне, обращенной к ущелью Кара-Кой-су, где они пересекаются высокими и параллельными друг другу ярусами скал горы Готцали (6157 ф.), чередующихся с крутыми зелеными откосами.
На юг от Гуниба также открывается очень красивая картина на множество зеленых гор. На них скал почти нет, но во многих местах видны пожелтевшие нивы и кое-где, конечно, на склонах, обращенных к северу, небольшие лески или рощи. Все эти горы прорезываются рекой Кой-су, которая течет здесь не в тесном ущелье, как под Гунибом, а на просторе, образуя множество извилин и разбиваясь во многих местах на рукава, между которыми находятся небольшие островки. Довольно красив вид сверху также на гунибское шоссе; оно спускается в глубокое ущелье, извиваясь длинной светло-серой змеей, образующей среди скал и зелени множество крутых поворотов и изгибов.
Н.Я. Динник