Кодекс Шамиля (статья)

КОДЕКС ШАМИЛЯ.
Военный сборник, Санкт-Петербург. 1862 год, том 23, А. Руновский.
До сих пор мы знали бывшего предводителя горцев, как мужественного воина, с неподражаемым искусством умевшего пользоваться топографическими особенностями театра войны. Но мы не совсем хорошо знали его как администратора, создавшего всевозможные средства, требуемые войною, и совсем его не знали как законодателя, сумевшего со¬единить в одно целое множество разноплеменных, разноязычных и, можно было бы оказать, разнохарактерных обществ, если бы в основе характера каждого из них не лежали: кровожадность, необузданное своеволие и дикая невежественность. Не знаем, в какой степени следует определить по этим чертам тождественность в характере различных обществ, признававших власть Шамиля, но мы имеем причины думать, что при тогдашнем порядке вещей только действие установленных им законов, а также порядок в судопроизводстве и в исполнении пригово¬ров, способны были удержать люден, подобных горцам, в повиновении и направить всех их к одной цели, невзирая на сильное с их же сто¬роны противодействие. Администрация и законодательство составляют, по нашему мнению, главную заслугу Шамиля в деле, которым он руководил. Такая заслу¬га ничего не имеет общего с заслугой воина, с заслугой полководца. Поэтому, взгляд, которым мы до сих пор смотрели на Шамиля, должен, как нам кажется, измениться самым резким образом. В подкрепление нашего мнения, представляем подробный перечень предметов, вызвавших законодательную деятельность Шамиля. Все излагаемые ниже сведения во всех своих подробностях сообщены лично пленником, который, исполняя нашу просьбу, снова проверил их, вместе со старшим своим сыном, уже по совершенном окончании предлагаемо¬го труда. Главнейшим, в этом случае, побуждением для него было справедливое опасение, чтобы не вкрались какие-нибудь ошибки я изложении предмета, который и по его собственному убеждению должен составлять самую существенную часть его репутации. Со своей стороны мы только позволили сделать критическую оценку некоторым узаконениям, что казалось нам необходимым в целях лучшего уяснения этого предмета для тех читателей, которые совершенно с ним не знакомы.
Таким образом, предъявляя ручательство за подлинность источника из которого почерпнуты предлагаемые сведения, мы с нетерпением будем ожидать для них той критической оценки, которая будет составлена на месте действия этих узаконений, и, следовательно, укажет: во первых, степень основательности теперешних показаний и, во-вторых, степень действительности этих законов в применении, чем обнаружится большая или меньшая верность взгляда законодателя.
Затем, предваряя изложение самого кодекса, считаем необходимым объяснить значение и дух этого законодательства. До образования в Дагестане имамата горцы руководствовались в своей домашней жизни «адатом», судились между собой и решали все свои дела тоже по адату. Это слово так часто упоминалось в каж¬дом из сочинений о Кавказе, что едва ли нужно вдаваться в подробные объяснения его смысла; довольно сказать, что адат значит обычай, и что «жить по адату», «судиться по адату» значит жить и судиться по тем исписанным правилам, которыми руководствовались с незапамятных времен народы, пребывающие в полудиком состоянии и ведущие более или менее патриархальный образ жизни.
Нелепость таких правил с одной стороны, а с другой противодействие, которое представляют они собой намерениям народных предводителей, обыкновенно зараженных честолюбием или фанатизмом, побуждали этих людей смотреть на адат неприязненно и употреблять все ме¬ры если не к совершенному искоренению, то к значительному ослаблению его силы. С этим последним успехом действовали первые два имама: Гази-Мухаммед (Кази-Мулла) и Гамзат-Бек; проповедуя шариат, то есть заповеди, написанные в спартанском духе и приноровленные к возбуждению войны, но никак не к водворению мира, оба предводите¬ля весьма нерешительно действовали против адата, опасаясь излишней твердостью возбудить реакцию, которую они и без того встречали почти на каждом шагу вследствие нежелания горцев следовать по избран¬ной ими дороге. Оттого, действие шариата проявлялось только в мест¬ностях, ближайших к резиденциям имамов; все остальное население придерживалось по-прежнему адату, оставляя его только на время пре¬бывания в стране имама или его клевретов.
Опыт первых пяти лет восстаний открыл всю несостоятельность этой системы и вместе с тем указал необходимость употребить самые энер¬гичные меры к водворению шариата. Такого рода деятельность досталась на долю Шамиля. Результаты его управления нам известны, и теперь смело можно сказать, что успе¬хи войны, казавшейся непонятною, следует приписать главнейшим об разом настойчивости, с которой Шамиль старался распространить шариат и утвердить существование его в немирном крае на самых прочных основаниях.
Однако, преследуя с такой же настойчивостью адат, подробности которого действительно лишены здравого смысла во многом, Шамиль очень хорошо сознавал, что и в учении шариата много заключается, ес¬ли не нелепостей, то всякого рода противоречий, весьма способных обратиться в источник зла, чуть ли не сильнейшего сравнительно с тем, какое может породить адат. Дело в том, что почти каждое из поста¬новлений шариата имеет несколько своих собственных толкований, или, по выражению Шамиля, «несколько своих собственных дорог». Некоторые из этих постановлений, написанные за 1200 лет назад, для народа, ничего не имеющего общего с соотечественниками Шамиля, не совсем удобоприменимы к быту горцев и к условиям, в которых страна их находилась. Соображая это, Шамиль ясно видел, что в первом случае дагестанское духовенство, своекорыстие и невежество которого слиш¬ком хорошо были ему известны, вечно будет блуждать по этим дорогам, не находя настоящей. С другой стороны, характер горцев, с которым он тоже хорошо был знаком, давал право ожидать всяких злоупотреблений при малейшем послаблении закона, при малейшем намёке на самоуправство или насилие, — намеке, который в шариате встречается нередко. Одним словом, Шамиль видел настоятельную необходимость избрать дорогу по собственному усмотрению и направить мнение горцев так, чтобы отнять у них всякую возможность сбиться.
С этой целью он дополнил и изменил некоторые постановления шариата, сообразно действительных, как ему казалось, потребностей страны. Все, что таким образом составилось, горцы называют «низамом», применяя этот термин к реформам по всем отраслям управлений. Этим же именем и мы будем называть шамилевские законы. Шамиль утверждает, что он не сделал в шариате ни малейшего из¬менения. Он даже серьезно сердился, когда мы попробовали однажды доказать ему противное, основываясь на фактах, им же самим заяв¬ленных. Возражая против этого, он подкреплял свои слова таким доводом, который не для всякого может показаться убедительным, именно- невозможностью изменить то, что постановлено Богом (‘), и в заключении сказал, что низам его ничто иное, как собрание различных правительствениых мер, касающихся только безопасности края, благосостояния народонаселения и усиления средств к сопротивлению внешним врагам, но что все эти правила не имеют ничего общего с шариатом, которому они служат одним лишь дополнением домашнего их быта, а потому стоит только вникнуть в смысл статей этого законоположения, чтобы тотчас удостовериться, против каких именно статей шариата они направлены. Но мы предоставляем судить об этом читателям по самой сущности дела.
Низам 1. Денежный штраф.
Мы начинаем именно с этого закона, во-первых, потому, что он, кажется, один из старейших между всеми остальными (Шамиль не помнит в точности времени издания своих законов); во-вторых, потому, что необходимость в применении его встречалась чаще нежели в отношении других низамов. Следовательно, он, если можно так выразиться, пользовался большой «популярностью», и наконец, действием этого низама открывалась одна из отраслей доходов страны, а потому, в сравнении с прочими, он имеет более важное значение.
Денежный штраф учрежден Шамилем около десяти лет назад, в 1851-1852 гг. Он обыкновенно сопровождался тюремным заключением и рассчитывался не днями, а ночами, полагая за каждую ночь, проверенную в тюрьме, то есть в яме, по двадцать копеек серебром. Впрочем, расчет этот был делом исключения, о котором будет сказано ниже: норма же, установленная Шамилем, назначена три месяца за каж¬дое из трех преступлений, подлежавших денежному штрафу. Денежные штрафы определялись наибами. Составлявшиеся из этого источника суммы тоже принадлежали к числу тех, которые в совокуп¬ности назывались общественною казною (бейтульман); но они находились в полном распоряжении наибов, которые должны были употреблять их на содержание своих мюридов, на помощь бедным, на воору¬жение способных к войне, на небогатых людей и преимущественно на уплату местным жителям не мюридам, посылавшимся в разные места, с разными поручениями и для передачи разного рода сведений. В пользу же наиба штрафные деньги не принадлежали никакою своею частью Таково, по крайней мере, было распоряжение Шамиля. По смыслу его, и все эти суммы должны были храниться отнюдь не у наибов, а у особых избранных сельскими обществами казначеев, которые обязаны были расходовать порученные им деньги только по надлежащему удостоверению в необходимости издержки, открываемой наибом.
Денежному штрафу подвергались одни мужчины, женщины от этого взыскания были свободны.
Денежный штраф установлен Шамилем для трех видов преступлений:
1) за воровство;
2) за уклонение от военной повинности и,
3) умышленное прикосновение к женщине.
Четвертый случай — нанесение в драке побойных знаков — предоставлял штрафные деньги в пользу потерпевшего побои. Иногда денежные штрафы налагались и в других случаях, но это было ничто иное, как произвол наибов, обращавших деньги в свою собственность и рисковавших поплатиться за то, местом, а подчас и головою.
Воровство.
Денежный штраф за воровство введен Шамилем на основании права, которое предоставлено шариатом имаму -изменять по его усмотрению предписания шариата, касающиеся именно воровства. Цель же, которую имел в этом случае Шамиль, заключалась в необходимости избежать постановлений Корана, определявших взыскания в следующей соразмерности: за воровство в первый раз (без различия ценности украденного, по при том условии, когда преступление сопро¬вождалось взломом) отсечение правой руки; во второй раз -левой ноги; в третий — левой руки; в четвертый — оставшейся ноги, и, нако¬нец, в пятый раз — отсечение головы.
Хорошо знакомые Шамилю наклонности горцев внушали ему серьезное опасение, что если он станет придерживаться в отношении воровства точного смысла постановлений шариата, то население страны в самом непродолжительном времени если не уменьшится значительным образом, то наполовину будет искалечено. В основательности этого опасе¬ния можно удостовериться еще и теперь, побывавши в Анди и Гидатле, где из трех человек туземцев один, наверное, без руки. Впрочем, и за изданием низама наибы этих двух обществ продолжали употреблять иногда определенное шариатом наказание, имея в виду необычайное пристрастие жителей к воровству. Применяясь к строгости шариата, Шамиль устранил постепенность о своем низаме, а вместо того определил: подвергать виновного в воровстве, какого бы рода оно ни было, как за первым, так и за вторым разом, трехмесячному заключению в яму, со взысканием по двадцати копеек серебром за каждую ночь заключения. За третьим же разом следовала смертная казнь.
Исправительная мера, выражением которой служило двукратное заключение, распространялась только на тех преступников, доброе поведение которых в прежнее время удостоверялось их обществами. В случае же неодобрительного отзыва виновный подвергался смертной казни за первое же воровство. Нередко случалось, что по родственным связям или из корыстных целей, наибы отдаляли смертную казнь до четвертого раза, или же просто предоставляли преступникам возможность скрыться от действия Правосудия. Но подробное уклонение, проявлявшееся, впрочем, в немирном крае сплошь и рядом не может служить обвинением для Шамиля, который со своей стороны, вполне убежден в действительности своего низама тля исправления такого народа, как горцы.
Уклонение от службы.
Налагая денежный штраф на людей, уклоняюшихся от похода или вообще от воинской повинности, Шамиль руко¬водствовался пословицей «лучше просидеть год в яме, чем пробыть месяц в походе». Пословица вылилась из уст народа под влиянием жалости и изнурения, порожденных войной, которая, по словам самого Шамиля, в последнее время сильно опротивела большинству населения. В прежнее время, до издания этого низама, тюремное заключение весьма немного страшило горца оно не расстраивало его домашних дел, лежавших обыкновенно на плечах жены, на шее быка и на спину ишака; а в некоторых случаях дела эти шли без него даже лучше, нежели при нем. Не совсем свежий воздух ямы тоже не составлял для него особенной неприятности, потому что в некоторых обществах, где домашние животные проводят зиму в одном помещении со своими хо¬зяевами, атмосфера помещения с атмосферою ямы была совершенно одинакова. Наконец, если для некоторых преступных личностей тюремное заключение и составляло действительную неприятность, то она с лихвой вознаграждалась праздностью, этой привилегией горских тю¬рем, склонность к которой привита и развита в горцах тою же войною.
Именно так понимал Шамиль взгляд горцев на тюремное заключение и на приведенную пословицу. Чтобы изменить этот порядок вещей без кровопролития, он прибавил к тюремному заключению денежную пеню. Размеры ее были те же по 20 коп за каждую ночь трехмесячного ареста. Взыскание это смягчалось в тех только случаях, когда причины уклонения оказывались вполне уважительными. Тогда, не освобождая совсем, виновного от денежного штрафа, назначали его не в очередь в поход, на то именно время, которое пробыли на службе его товарищи.
Мера эта оказалась действительною, потому что не только заботливые о своем хозяйстве люди бросали лень или упрямство и шли в назначенные им места беспрекословно, но и сами жены горцев, в ограждение своего хозяйства от неминуемого разорения, а уже по меньшей мере от расстройства, старались всеми силами убедить своих трусливых или упрямых мужей идти в поход, а иногда указывали даже тайком места, где они укрывались. К этому же роду наказаний можно отнести и «экзекуцию», потому что потребные для содержания экзекуционных войск произведения земли следует тоже рассчитывать наличной монетой.
Экзекуции назначались в немирном крае с той же целью, с которой назначаются они у нас, то есть за ослушание предержащей власти. Сущность и подробности их такие же, но с той разницей, что мера эта употреблялась в горах в отношении не целого населения какой-нибудь деревни, а только некоторой его части, нередко даже в отношении не¬многих отдельных лиц. Ослушание же или непокорность всей деревни или большинства населения вызывали меры иные: смертную казнь «многих» зачинщиков, выселение по разным обществам целой деревни и проч. Экзекуции назначались только в Чечне и очень редко в соседних с ней обществах: Шатое, Ичкерии, Аухе и в других. Дагестанские же племена этого не требовали: находясь под властью Шамиля, они всегда были покорны поставленным от него начальством. Исключения же в этом роде, а также пристрастие к вину наказывались совсем иначе. В Чечне происходило совершенно противное: по свойственному чеченцам духу своеволия, они переходили к нам иногда целыми обществами не потому, чтобы под русским управлением надеялись найти лучший порядок вещей, но единственно потому, что им давали, например, не того наиба или иного начальника, которого они сами хотели, а того, который избирался Шамилем. При этом требования их по большей части не имели ни малейшего основания, так как часто случалось, что они совсем и не знали наиба, который к ним предназначался. Это случалось, как упомянуто выше, иногда, т. е. редко. Частных же, менее значительных случаев неповиновения чеченцев властям, встре¬чалось так много, что они составляли из себя особенность, которая, при каком бы тo ни было управлении, способна обратить на себя са¬мое пристальное внимание. Отказ без всяких побудительных причин идти на войну, ослушание во всех других видах беспрестанно вызыва¬ли меры для обращения своевольных чеченцев к покорности, так что экзекуции, можно сказать, существовали в Чечне постоянно: почти не было той деревни, которая не видала бы у себя экзекуции хоть один раз. Это случалось преимущественно во время продолжительных экспедиций по Чечне. Экзекуционными войсками всегда были тавлинцы (дагестанцы). Они располагались в домах непослушных обывателей, как в своих собственных, и, действительно, очень скоро обращали их к повиновению без всякого кровопролития. В этих случаях население деревень смотрело на стеснение своих сограждан довольно равнодушно; по крайней мере не было примера, чтобы экзекуции возбуждали общее неудовольствие или восстание. Действие экзекуции прекращалось тотчас, как только виновные представляли доказательства покорности. В прежнее время экзекуция в немирном крае была неизвестна: она введена по настоянию сына Шамиля, Гази-Муххамеда, имевшего в виду две цели: отклонение взысканий более жестоких и средство отдох¬нуть от голодной (жизни беднейшим из воинов). В случае надобности экзекуции назначались по распоряжению самих наибов, даже без ведома Шамиля.
Прикосновение к женщине
Прикосновение мужчины к телу и даже к платью женщины, по понятиям горцев, составляет для нее полное бесчестье. Этим пользовались в прежнее время многие негодяи из же¬лания отомстить женщине или девушке неудачу своего волокитства, а иногда делали это из каких-либо иных побуждений. Во всяком случае, прямым последствием прикосновения было канлы (кровомщение), и это встречалось прежде так часто, что Шамиль, говоря о канлы за «бесчестье женщины», назвал его «нескончаемым канлы». Но трехмесячный арест, сопровождаемый денежным штрафом, достаточно оградил горских женщин от наглости их соотечественников.
Низам 2. Драка.
Если между горцами часто случались драки, сопровождав¬шиеся убийством, то ссора, оканчивавшаяся побоями и увечьями, была делом самым обыкновенным, столько же почти неизбежным, как и ежедневное употребление пищи. Тем не менее, обстоятельство это вво¬дило правительство в большие хлопоты, а что всего хуже — вызывало несправедливые решения чаще, нежели по другим делам.
Обыкновенно, героями таких происшествий были люди богатые, или «хороших» фамилий. В Дагестане, где равенство было в большом ходу, по крайней мере на словах, слово «хорошая фамилия» означало людей, обеспеченных известной властью или находившихся в близких к ним отношениях. Таким драчунам все сходило с рук: они всегда были правы и, пользуясь безнаказанностью своих поступков, не упускали удобного случая применить свои права на деле. Таким образом, в делах этого рода страдательная роль по большей части выпадала на долю бедняка. По крайней мере, так было до Шамиля, который вступив в управление страной, признал необходимым принять меры если не к искоренению скверного обычая, то хотя бы к ограждению слабого от жестокой и безвинной ответственности. Дело это в сущности было несравненно труднее, чем может казаться с виду. Склонность горцев к драке, составляя врожденную черту их ха¬рактера, должна была, сверх того, развиваться условиями их быта и положением их страны; даже народные предводители должны были ходить и поддерживать эту склонность, Как одно из верных средств к развитию в населении воинственного духа.
Итак, Шамилю приходилось преследовать тот самый факт, к достижению которого сам же он устремлял все свои старания. Это составля¬ло труд тяжелый, тем не менее обещавший надежду на успех в испол¬нении, что и существующие по этому предмету правила шариата скорее способные возбудить кровопролитие, нежели прекратить ссору и восста¬новить согласие. Но Шамиль обратился к всегдашнему своему помощнику — тому же самому шариату, и вопрос был решен.
Одно из правил шариата гласит: «человека, пришедшего в чужой дом, в чужой сад, или в чужое поле для драки с хозяином или с членами его семейства, можно убить как собаку».
Другое правило шариата требует в возмездие за пролитую кровь или же (канлы).
Можно себе представить, к какому результату приводили горцев эти указания. А все-таки богатые и сильные находились в условиях несравненно выгоднейших, нежели бедные. Убив или изувечив бедняка в своем доме, богатый представлял в свое оправдание первое из вышеприведенных правил и прикрывался им как щитом. Но когда бедный сделает то же с богатым буяном, его подвергали действию второго правила. Бессильные для восстановления своего права собственными средствами, бедняки обращались к правосудию. По действовавший в стране закон плавал посреди потоков крови, и кормчие этого судна, лишенные компаса и сбиваемые бесчисленным множеством «открывавшихся им дорог», решительно были не в состоянии вести свой корабль в должном направлении.
Взявшись за дело, Шамиль употребил то самое средство, которым руководствовался во всех других случаях, являющих собою противоречия и несообразности шариата: он поровнял шансы богатых и бедных. Не отвергая законности канлы во всем, где только показывалась кровь он сделал исключение в пользу того случая, о котором идёт речь, и, придерживаясь указаний шариата, постановил следующее: в случае смерти, причиненной во время драки человеку, пришедшему для этого в чужой дом (вообще в чужое владение), хозяин его освобождает от всякой ответственности. И если родственники убитого начнут мстить за его кровь, то сами они обратятся в убийц, подлежащих преследованию закона и мщению родственников убитого ими человека. Равным обра¬зом, если в драке будет убит хозяин дома или кто-либо из его домашних, тогда убийца должен подвергнуться мщению родственников убитого, даже при содействии правительства, если встретится в том надобность. Устанавливая это правило, Шамиль в сущности не прибавил от себя ничего: он только «нашел дорогу» к одной из статей закона. Но он, как мы сейчас упомянули, поровнял шансы людей различного состоя¬ния, а это-то и составляет тайну его могущества, потому что такой образ действий приобрел ему популярность, которая, по его собственным словам, послужила фундаментом этого могущества. Прочие узаконения, постановленные собственно Шамилем по вопросу о драке, заключаются в следующем: Если драка оканчивалась боевыми знаками на теле одного из драв¬шихся, то нанесший их подвергался тюремному заключению и денеж¬ному штрафу, сообразно указаниям шариата, в пользу принявшего побои. В случае запирательства одного из драчунов, дело решалось соглас¬но показанию свидетелей. Если драка происходила без свидетелей, то ответчику предлагалась присяга: если он принимал ее, дело предавалось воле Божьей; в про¬тивном случае, он подвергался ответственности как виновный. Вот все, что сделано Шамилем по этой части. Оно, конечно не¬много; но, по словам законодателя, этого немногого было достаточно для разъяснения путаницы, господствовавшей во взаимных отношениях горцев.
Низам 3. О наследстве.
Оставшееся после умерших горцев имущество всегда служило причиной бесчисленного множества споров между наследника¬ми. Разнообразные условия, в которые они становились, Шамиль охарактеризовал термином: «сто тысяч случаев». Непосредственным к тому поводом было множество и сопряженная с ним сложность и запутан¬ность родственных связей, которые, порождая нескончаемые тяжбы, за¬трудняли начальство, замедляя ход дела и нимало не удовлетворяли тяжбущихся. Все эти затруднения, в особенности, увеличивались указа¬ниями адата, к которому горцы нередко прибегали с общего согласия истца, ответчика и самого судьи, но потом сторона, недовольная реше¬нием адата, требовала обсуждения дела по шариату. Наконец, новые наследники, появляясь разновременно, невесть откуда и, предъявляя свои права на имущество покойника, требовали обсуждения дела вновь. Дело затягивалось, и из него исходили те условия и положения, которые вызвали у Шамиля его характерный термин.
Несмотря на то, что по предмету наследства для административной деятельности Шамиля предстояло обширное поле, он ограничился одним только постановлением, именно уровнял права на наследство для всех детей (мужского пола), несмотря на условия их рождения, и отвергая законность духовных завещаний, если они были составлены не в этом духе. Другим постановлением он строго предписал обращаться в делах такого рода исключительно! к шариату, в котором права наследников изложены в совершенной подробности, на каждый из ста тысяч случаев. Постановление это пробудило дремавшее духовенство, которое, разрешая подобные тяжбы, не всегда успешно разыскивало в Коране приличные случаи постановления о наследстве, отзываясь неимением оных или же перетолковывая их по своему; а это самое и побуждало горцев обращаться к адату. Установленные же Шамилем отношения между муллами и муфтиями (о чем будет сказано ниже) много способствовали к устранению неудобств.
Низам 4. По брачным делам.
Первоначально низам этот был установлен для одной Чечни, где, говоря собственными словами Шамиля, он застал «множество девок с седыми волосами и совсем дряхлых стариков, весь свой век проживших холостыми». Причина этого явления заключалась в непомерно больших размерах калыма (от 80 — 200 р. сер.), которого большинство населения не в состоянии было внести, особливо при тогдашних военных обстоятельствах, препятствовавших улучшению домашнего быта людей. Прямым последствием такого порядка вещей были беспрестанные побеги молодых людей обоих полов, безнравственность и убийства. Несмотря на то, что побеги завершались большею частью законным браком, они все-таки признавались в общественном мнении бесчестьем и всегда возбуждали между двумя семействами ненависть, вызывавшую жестокое мщение. Сопровождавшие его смертные случаи не составляли канлы, а были простым убийством, тем не менее простительным. Оно распространялось в одинаковой степени как на лю¬бовников, так и на их родных, часто и не знавших о том, что случилось.
С целью избавить семейства от позора и гибели, а вместе с тем прекратить в стране беспорядки, порождаемые ошибочным направлением общественного мнения, Шамиль собрал старшин из всех чеченских обществ и, объяснив им всю несообразность существующего у них обычая и плачевные его результаты, предложил избрать меры к устранению их на будущее время. С доводами Шамиля старшины согласились, но придумать средства против указанного им зла они не могли или не хотели. Тогда Шамиль предложил им установить для калыма норму, которой придерживался сам пророк, от 10-20 рублей.
Зная очень хорошо, что грозный предводитель спрашивает их мне¬ние о том, что сам он давно уже обдумал и решил привести в испол¬нение, старшины изъявили полное свое согласие, но только просила прибавить к назначенной им цифре еще от 6 — 8 руб., собственно не свадебные издержки.
Очень довольный тем, что дело обходится без затруднений, которые он ожидал встретить, Шамиль поспешил сделать уступку и со своей стороны, приняв в соображение то обстоятельство, что спорные восемь рублей не составят для чеченцев такой разницы, как у дагестанцев. Сделав то, что было нужно для доставления молодым людям возможности налагать на себя брачные узы мирным путем, Шамиль в то же время принял меры, чтобы воспрепятствовать соединению их пре¬жним способом. Обыкновенно беглые любовники, оставляя родительский кров, спешили явиться в какой-нибудь Гретна-Грин, роль которого разыгрывало в Чечне каждое из ее селений, где только есть мулла или просто гра¬мотный человек, знающий подробности всякого рода богослужения. Попросив его совершить над ними брачный обряд, они становились супругами законными, которых никакая сила не могла разлучить. /* 20 рублей — калым девушки, 10 — вдовы,/ уверенности, что предложение будет исполнено в непродолжительном времени. Но случалось нередко, что собеседник наиба или упрямился, отстаивая свои права, или, в виде препятствия, представлял трудность найти жениха в своем околодке. Тогда последнему указывали на другие селения, где есть много молодых людей, нуждающихся в подруге жизни; потом им обоим давали месяц срока для выдачи родственниц их замуж. Если через месяц совет наиба не был исполнен, то глава семейства подвергался заключению в яму, где и содержался до тех пор, пока девушка не выходила замуж. Другое, в этом же роде, правило было вызвано действиями родите¬лей невесты, которые по разным, более или менее уважительным при¬чинам позволяли себе отказывать женихам, уже объявленным и укре¬пившим свои будущие права обычными приношениями или подарками. Такие случаи встречались весьма часто и точно так же, как и всякий спор или малейшее несогласие, возбуждали между горцами ссоры, иногда весьма кровавые. Кроме необходимости прекратить это зло, Шамиль, считавший увеличение народонаселения делом первой . важности, не хотел откладывать его ни на одну минуту и на этом основании парализовал произвол или право родителей законом, предписывавшим выдавать девушек замуж, невзирая ни на какие препятствия, если только предложение жениха однажды было принято. Ослушников ожидала яма, в которой они содержались до тех пор, пока девушка не выходила замуж. Что касается отказа со стороны жениха, то предоставленное ему шариатом право делать это безнаказанно оставлено Шамилем без всякого изменения.
Вот настоящий смысл распоряжения Шамиля относительно устройства возможно большего числа браков. Но главная его идея заключалась все-таки в том, чтобы избавить легкомысленных девушек от действия неумолимого закона, а семейства их от бесславия. Мысль прекрасная и, по словам Шамиля, вполне соответствовавшая характеру горцев и их потребностям, но мы уже знаем, до какой степени она была извращена наибами, обратившими ее в одну из отраслей своих доходов.
Низам 5. По бракоразводным делам.
Расторжение брачных союзов составляет одно из наиболее частых явлений в семейном быту горцев. Легкость, с которою совершается это дело, имеет прямую связь с постановлениями религии, окружившей мусульманскую женщину самыми неблагоприятными условиями. Причины же, побуждающие горцев к разводу, редко бывают основательны, а в прежнее время, до paспрocтpaнения в немирном крае шариата, разводы совершались, можно сказать, без вся¬ких причин: пьяный горец скажет своей жене иногда совсем бессознательно известный термин: «Я тебя (имя жены) отпускаю тройным разводом», и разводный акт совершен. Нередко случалось, что после развода мужья снова женились на разведенных женах, но, тем не менее, женщина получала уже доказательства своего бессилия, бесславия и беззащитности.
Таким образом, шариат оказал дагестанской женщине ту услугу что избавил ее, no-крайней мере, oт пьяного мужа. Правду сказать, для самолюбия ее тут было сделано немного: изменение это коснулось женщины только мимоходом и вовсе не относилось лично к ней. Но и тут уже было облегчение, способное возбудить в женщине — если только она не окончательно лишилась самосознания-светлые надежды на будущее.
Однако, надеждам этим долго не суждено было осуществиться, по тому что, с введением шариата, или, вернее, с прекращением пьянства, число разводов хотя и уменьшилось, но до издания шамилевского низама они еще представляли собою явление довольно обыкновенное. Причину этого теперь следует искать в незначительности калыма, ко¬торый платили горцы за своих жен, сообразуясь с установленной законодателем их нормой. Мы уже знаем, что противоречия и несообразности, существовавшие по этому делу в народных обычаях, Шамиль разрешил по-своему, коротко и ясно: за девушку двадцать рублей, за вдову — десять. Столько платил пророк за своих жен, столько платил за своих Шамиль, за столько отдал он своих дочерей, за столько же приобрел жен своим сыновьям и, наконец, за столько же предложил и горцам приобретать себе жен, с таким притом условием, что за меньшую сумму они могут приобретать их сколько угодно, но за большую ни под каким видом: всякая лихва против этой цифры возвращалась со штрафом.
Это была разумная мера для побуждения сластолюбивых голяков к заключению брачных союзов, или, иначе, к удовлетворению их животных стремлений путем более или менее законным, более или менее сдерживавшим их необузданные страсти. Но вместе с тем, та же самая мера заключала в себе условия, предававшие женщину еще большей зависимости, делавшие положение ее еще более безвыходным: пользуясь предоставленным правом, горцы не замедлили придать указанной норме самый разнообразный характер и, как мы видели, довели цифру калыма почти до бесконечно малой величины.
Низам 6. О торговле и о мене домашним скотом.
Между множеством темных сторон, составляющих характеристику горцев, страсть к ябеде и к тяжбам, конечно, следует поставить на первом плане. Но нигде и ни в чем она так резко не проявлялась, как в сделках, имевших предметом покупку, продажу или мену домашнего скота: и то, и другое, и третье совершалось беспрестанно. Не надо, однако, думать, что сделки эти производились вследствие необходимости или из особенного пристрастия горцев к промышленности и торговле: такое предположение будет неверно; просто, одурелые от праздности, они чувствовали потребность хоть чем-нибудь заполнить свое время. Тем не менее, бездельные эти занятия возбуждали множество споров, нередко сопровождавшихся убийством, которое потом обращалось в нескончаемое канлы. Главной причиной всего этого, есть страсть к стяжательству, которая, по словам Шамиля, заключается в крови горцев и составляет основание их характера, получив иное направление, страсть эта привела бы к блестящим результатам, но при условиях, в которых находилась страна до покорения ее, названная нами наклонность обратилась в от¬крытый грабеж против чужих и в мелкое воровство — мошенничество против своих. Наиболее важная статья богатства горцев — домашний скот — представляла цель, к которой устремлялись действия, считавшиеся неблаговидными только во мнении Шамиля да еще самого незначительного меньшинства населения. Действия эти имели два вида. Во-первых, бедняк — горец, страдая в неурожайное время от голода, ведет лишнюю свою скотину к запасливому соседу — односельцу, а чаще в соседний аул, и променивает ее на несколько гарнцев пшеницы или кукурузы. Поправив свое хозяйство через несколько месяцев, а иногда и через несколько лет, он является к покупщику скотины, с тем количеством хлеба, .которое взял у него, требует возврата своих животов со всей прибылью, полученной от них новым хозяином. Тот, конечно, не желает исполнить этого требования, и вот завязываются спор и тяжба, или ссора и убийство.
Для прекращения этого, Шамиль постановил; чтобы промененная скотина оставалась собственностью нового хозяина, а прежнего он лишил права предъявлять какую-либо претензию.
В таких случаях требование продавца имело иногда в своем основании недостаток соображения: ему казалось, что он не продал и не променял свою скотину безвозвратно, а только под ее залог взял нужное количество хлеба. Закон этот был вызван беспрестанным нарушением договоров между частными людьми, что затрудня¬ло и порождало в стране важные беспорядки, окончательно подрывая в населении взаимное доверие друг к другу.
Уловка, употребляемая горцами в этих случаях, есть та самая, которую употребляют они в своих супружеских расчетах. Обыкновенно кредиторы предъявляют свои требования в то время, когда имеют сведения, что должники их располагают средствами к возврату позаимствованных денег, скотины или других предметов. Тем не менее, в ответ они почти всегда слышат, что и наводящиеся в их руках деньги, и скотина, и вое остальное им не принадлежит, а уже давно отдано та¬кому-то, в чем и представляют нужное число подкупленных свидетелей. Таким образом, страсть к обману обуяла, можно сказать, все население страны, потому что в этом, например, случае, в сделке между двумя лицами, в обмане участвуют еще четыре человека свидетелей, да пятый, который возбудил обман.
Мера, принятая Шамилем, была та же самая, которая обусловливала брачный развод, именно: все, что находится у горца в доме, а так же при нем или на нем, предписано признавать его собственностью, от начала иска и до окончания его. В обоих случаях — и в деле расторжения брака, и в обеспечении обязательств — закон этот, по словам Шамиля, произвел вполне желаемое действие: в первом случае, он принудил горцев смотреть на брачные узы несколько серьезнее, так что со времени обнародования закона разводы сделались заметно реже. В последнем случае, он тоже внушил горцам более правильное понятие о чужой собственности. Однако, вникая в слова Шамиля, о необходимости, которая беспрестанно встречалась в применении закона, нельзя не заметить в них противоречия с «стремлением горцев к правдивости», о которой тот же Шамиль постоянно отзывается с большой похвалой. Где именно заключается это противоречие в характере ли горцев, или в пристрастии со стороны самого Шамиля, довольно понятном после дурного расчета, которым горцы закончили свой долговременный союз с ним вопрос этот может быть решен только при ближайшем знакомстве с нашими новыми соотечественниками.
Низам 8. Административные учреждения.
До вступления Шамиля в управление немирным краем, все общества и деревни управлялись старшинами и кадиями или дебиторами, власть и влияние которых были весьма сомнительного свойства. Убедившись в бессилии этих начальств, Шамиль разделил страну на наибства, предоставив наибам весьма боль¬шие права. Они творили суд и расправу не только в обыкновенных тяжких делах, но и все, касавшееся безопасности и благосостояния вверенного им края, лежало на их ответственности, а следовательно, подлежало их же разбирательству и распоряжениям. Одним словом, им было предоставлено все военное управление, за исключением сложных наступательных предприятий, и все гражданское управление, кроме введения новых административных мер, имевших форму и силу закона Исключения эти подлежали власти имама, точно так же, как и смерт¬ная казнь, которая хотя и определялась наибами, но приговоры их приводились в исполнение не иначе, как с утверждения Шамиля. Впрочем, последнее постановление состоялось не в начале, а с течением вре¬мени, когда Шамиль узнал о случаях несправедливости наибов, каз¬нивших несколько человек совершенно безвинно, из корыстных целей. Все остальное было сосредоточено в руках наибов.
Дела тяжебные (гражданские) разбирались по смыслу Корана, дебирами (или муллами), кадиями и муфтиями. В каждом селении было несколько мулл; но из них только один облекался властью градоначальника. Муфтий назначался в каждое наибство и, сверх того, в каж¬дое, почему-нибудь, особенно замечательное селение. Приговоры всех этих лиц передавались для исполнения наибам в тех случаях, если с какой-нибудь стороны обнаружится нежелание покориться решению шариата добровольно. Тогда наиб требовал к себе судящихся и решал дело в одну минуту, согласно объявленному их судьей толкованию.
Низам 9. Общественная казна и содержание административных лиц.
В прежнее время, до образования в Дагестане имамата, страна давала содержание только хамам, бекам (дворянам) и дебирам, или градоначальникам. Потребные для этого подати установлены были еще во времена Аббасидов, явившихся в Дагестане в шестом столетии хиджры, с целью распространения ислама. Подробности этого нашествия сохранились в книге Мухаммеда-Рафи и дополнен изустными преданиями горцев, их собственными комментариями. Через это составилось сказание, объясняющее весьма многие факты, в том числе происхождение дагестанской аристократии и существовавшие до Шамиля систем податей Мы приводим здесь сказание об этом последнем предмете, чтобы лучше уяснить значение шамилевского закона, о котором идет речь. Утвердившись первоначально в прибрежной части Дагестана (именно в нынешних шамхальских владениях), аббасиды обрашли внимание на соседские земли. Направляя туда своих воинственных миссионеров,, они приказывали им распространять ислам, смотря по обстоятель¬ствам, силой убеждений или силой оружия, с таким расчетом, чтобы в первом случае освобождать прозелитов от всяких податей и повинностей или же облагать ими в самых незначительных размерах, а в пос¬леднем, предавать непокорных и принадлежащее им имущество огню и мечу, начиная с их повелителей. Из числа посланных аббасидами предводителей, родственник их, Абу-Муслим занял Аварию. В самом непродолжительном времени он лишил страну оборонительных средств и заставил ее население принять ислам. Тогдашний владетель Аварии, Суракат, не видя возможности отстоять свою власть силою оружия, скрылся в трущобах соседней Тушетии, которую Шамиль называет «Туш» и «Мосок», и там через некоторое время умер. Предание называет Абу-Муслима самым умным и самым дельным из всех аббасидов — завоевателей Дагестана. Деятельно занимаясь распространением ислама, он в то же время обращал особенное внимание на внутреннее устройство края. Согласно наставлениям пославшим его аббасидов, он приказал составить на случай упорства населения к при¬нятию ислама, ясные и точные правила для взимания податей в самых обременительных размерах. В первое время его управления, когда народ выказал еще некоторое упорство, правила эти были в полном действии. Но потом, заметив, в какой степени они угнетают население, и убедившись, к тому же, в совершенной его покорности, по крайней мере наружной, Абу-Муслим прекратил действие своего закона и обло¬жил страну самой незначительной податью. Вместе с тем, желая доставить существованию исламизма в Аварии более надежные ручательства, он объявил, что изданные им правила снова войдут в свою силу тотчас, как только народ вздумает уклониться от новой религии.
Низам 10. Раздел добычи.
Для раздела добычи, взятой на воине, шариатом установлены особые правила, в которых Шамиль допустил изменения сообразно тогдашнего положения странны и ей потребностей. Но если бы он и не сделал изменений, а только распорядился бы принятием этих правил к руководству, то и тогда была бы с его стороны большая заслуга, потому что до вступления его в управление краем правила эти или совсем были неизвестны, а если и употреблялись при первых имамах, тo без всякого порядка и соображения, что весьма нередко служила поводом к недоразумениям и ссорам. Шамиль же, при всех недостатках своей администрации, строго придерживался избранной системы. По правилам шариата, вся добыча делится на пять равных частей, из которых четыре выделяются поровну участвовавшим в захвате ее, а остальная часть «хумус» (пятая часть) делится тоже поровну на следующие пять паев: 1) завиль-курба; 2) масаалех; 3) ибн-сабиль; 4) масакин; 5)фукара. Сущность и назначение их следующие:
Завиль-курба (близкие пророку люди).
Этот Пай назначен для потомства Корейш племени, к которому принадлежал пророк Мухаммед. Представителями его в Дагестане, за время Шамиля, были 13 семейств, численностью около двухсот человек взрослых и малолетних мужского и женского пола. Главами их счита¬лись следующие лица: известный Джемалэддин. тесть Шамиля, Хуссейн, Нуреддин, Буттай, Сагид, Хассан-Хуссейн, Исяак, Абдулла с сыном Сагидом, Хаджи, Мухаммед, Наджмуддин, Курбан-Мухаммед и еще две женщины, по имени неизвестные, вышедшие замуж за людей, не принадлежавших к племени Корейша. Все они казикумухцы и носят общее название «сеидов».
Члены этой фамилии начинали пользоваться своей привилегией со дня рождения. Поэтому число пенсионеров завиль-куба никогда не уменьшалось, а, напротив, увеличивалось, потому что права на пансион, кроме умерших, лишались только дети женщин, выходивших замуж за людей чужого племени, сами же матери продолжали им пользоваться до смерти. Точно также и дети мужчин племени Корейша, рожденные от женщин посторонних фамилий, считаются наравне с прочими по¬томками пророка; но матери их не пользуются этой привилегией.
Такие условия послужили основанием обычая выдавать замуж девушек племени Корейша за своих родичей. Исключением из правила могла быть или уж чересчур сильная любовь, способная побудить девушку к побегу из родительского дома, или перспектива блестящей партии, какой, например, представлялась в лице Шамиля для дочери Джемалэддина, Зейдат. Впрочем, в этом браке главными двигателями были совсем другие причины.
Ибн-Сабиль («сын божьего пути»).
Деньги эти назначены для пособия мекканским пилигримам и еще людям, отправляющимся на войну против христиан и встречающим недостаток в каких-либо военный принадлежностях. В обоих случаях, по¬собие выдается безвозвратно, но в последнем с таким условием, что все предметы, приобретенные на эти деньги, воин обязан был тотчас по окончании военных действий изъять из употребления и оставить их неприкосновенными до другого подобного же случая. Это по шариату. Но Шамиль распорядился несколько иначе: дозво¬лив путешествие в Мекку только людям очень старым, по образу мыс¬лей вполне благонадежным, и притом зажиточным в той степени, что¬бы могли обойтись и без указанного шариатом пособия. Он увидел в своем распоряжении весьма значительную сумму, которую и не замедлил обратить на военные потребности, присоединив ее к общественной каз¬не, о которой он больше всего заботился. Нужды же людей, способ¬ных к войне, но бедных хотя бы удовлетворились за счет этого же пая, но такие расходы были весьма невелики, потому что оружие, напри¬мер, выдавалось нуждавшимся из общественного арсенала (при доме Шамиля), лошадь — из общественных табунов, рабочий скот и бараны -из общественных же стад. Следовательно, деньги нужны были только ,на покупку различных принадлежностей одежды, что, конечно, требовало весьма немногого. Масакин («недостаточные люди»). Эта часть, вероятно, была учреждена пророком вследствие того же побуждения, которое заставило Генриха IV выразить желание, чтобы каждый из его поданных ел по праздникам курицу. Бедных людей в Дагестане было так много, что если бы Шамиль вздумал придерживаться условий «масакина» с той строгостью, которая указана шариатом то он был бы в необходимости оделять этими деньгами девятнадцать двадцатых всего населения. Поэтому, чтобы не обидеть никого, а вместе с тем, чтобы усилить способы помощи людям, лишенных средства к существованию, которых в Дагестане тоже было немало, Шамиль присоединил сумму масакин к сумме фукара («нищие»).
Само название этого пая говорит о его назначении. К разряду ни¬щих Шамиль причислил круглых сирот, калек, людей, разоренных войной, и вообще всех лишенных возможности добывать пропитание собственным трудом. Все такие люди получали и означенных сумм пособие, обеспечивавшее существование их на довольно продолжительное время. Впрочем, эти условия назначены шариатом, который путешествие к святым местам делал обязательным только для людей зажиточных. Но, конечно, если путешествие предпримет бедный человек, то это еще скорее доставит спасение его душе, без всякого сомнения.
Низам 11. Фальшивая монета.
Обращавшаяся в горах ходячая монета была только русского чеканна, и именно серебряная. Были, правда, грузинские двадцати- и сорокакопеечники, но их обращалось очень немного, да горцы и не питали к ним должного доверия, так что когда в одно время грузинская монета появилась в горах в довольно значительном количестве, то горцы совсем было не хотели признавать ее ходячей монетой. Дело это вскоре приняло сложные размеры и, наконец, представлено было на разрешение Шамиля, который приказал принимать монету повсеместно, только не по сорока, а по тридцати копеек. Из остальной ходячей монеты в горах было очень много полуимпериалов и голландских червонцев. Много было также и бумажных денег, но они не имели никакой ценности и, часто не узнаваемые в своем достоинстве, предавались уничтожению. Те же, о которых горцы имели должное понятие, немедленно сбывались в русских крепостях или более смышленным родичам, жившим на мирную ногу. В этих случаях соразмерности в обмене никакой не было, и часто сторублевый билет сбывался за один рубль, а то и еще дешевле.
Медных денег в обращении совсем не было, а те, которые попада¬лись каким-нибудь случаем горцу в руки, обыкновенно шли в дом, как деловая медь. Преимущественно же они употреблялись серебряниками для черняти. При таких- неблагоприятных для развития общественных сношений условиях, Шамиль узнает однажды, что в немирном крае обращается е большом количестве фальшивая монета и, что выделкой ее занимаются сами горцы. Представленные образчики оказались превосходными, так что, по словам одного из членов семейства Шамиля, «фальшивый полуимпериал был гораздо вернее настоящего». Горцы чеканили только полуимпериалы и серебряные рубли. Первые выделывались из так называемой «зеленой» меди и потом густо золо¬тились, а последние просто из олова тоже хорошо посеребряного.
Низам 12. Военные учреждения.
Распоряжения Шамиля, вызванные военными обстоятельствами, были разнообразны. Прежде всего к этому низаму следует отнести разделение войск на части и учреждение военной иерархии, с которой до тех пор горцы были незнакомы и в состав которой вошли наибы, пятисотенные, сотники, пятидесятники и десятники Все они так же, как и простые воины, содержания от казны никакого не получали и вооружались тоже собственными средствами, за неболь¬шим только исключением, о котором было сказано выше.
Относительно продовольствия нам уже известно, что каждый горец обязан был запасаться им на собственный счет’ так было и до Шамиля, когда самые продолжительные отлучки горцев из своих домов ограничивались несколькими днями. На этот срок нетрудно было взять с собой продовольствие и пешему воину, конному же и подавно. Но с тех пор, как некоторые укрепленные пункты Дагестана начали подвергаться долговременной осаде, а хлебородная Чечня поставлена была в необходимость выдерживать продолжительные экспедиции, прежний порядок, конечно, должен был или измениться, или утвердиться на более прочных основах. С этой целью Шамиль обязал дагестанских наибов, проходивших со своими лезгинами в Чечню, запасаться всяким продовольствием на известный срок. Под словом «продовольствие» разумелись бараны, хлеб и соль. Все это закупалось для бедных людей на счет сумм, бывших в распоряжении на¬ибов, а также и присылаемых иногда из Ведено. Достаточные же воины обязаны были заготовлять продовольствие на собственный счет и по мере надобности перевозить его к театру военных действий па ишака». Если же, по случаю неурожая в Дагестане, предвиделся в провианте недостаток, тогда чеченцы должны были, в силу шамилевского низама продавать свои запасы наибам по ценам настоящим, «чеченским». При этом условии цепы назначались тс самые, которые существовали во время последнего урожая. Продовольствие для людей закупалось и в этом случае тоже на их собственные деньги.
Такой же точно порядок существовал и в Дагестане во время продолжительной осады укрепленных мест, с той только разницей, что для защитников их гораздо было «удобнее обеспечивать себя продовольствием в местах своей оседлости, нежели в отдалении от них. Чеченцы же в Дагестанской войне не принимали участия.
Низам 13. Запрещения.
Действие этого низама распространялось на те стороны обыденной жизни человека, которые у христиан составляют необходимую принадлежность домашнего быта, а для мусульман запрещены Кораном. Эго бывает или явно, или же в таких неопределенных выражениях, что невольно возбуждается вопрос: позволительно такое-то действие или непозволительно? В свою очередь, и это сомнение неизбежно порождает предлог к толкованию одного и того же предмета различными способами, не имеющими между собой ничего общего. Эту особенность мусульманского законодательства и эти-то различные способы понимания правил шариата Шамиль и называет «различными дорогами». Избрание той или другой дороги породило в исламизме секты, и, конечно, самая снисходительная из них не та, к которой принадлежит Шамиль.
Строгость Шамиля к людским слабостям и нетерпимость его ко всему, что касалось удобств и разнообразия жизни, имели в своем основании сколько в непреложности записанных в книги истин, столько же и уверенность в пользе применения этих истин к условиям, в которых страна находилась. Доказательством последнего предположения служит между прочим и явное, по временам, уклонение Шамиля от некоторых основных правил шариата, в чем он никак не хочет сознаться, утверждая, что он принял только на себя роль слепого исполнителя велений шариата. Все это нигде так ясно не обозначается, как в нижеследующих его постановлениях. К числу предметов, «положительно» запрещенных кораном, следует отнести вино. Не довольствуясь этим. Шамиль запретит продавать виноград тем людям, которые «умеют делать вино».
По правилам шариата, каждый случай пьянства наказывается сорока палочными ударами. Шамиль усилил это наказание, а впоследствии обратил его в смертную казнь для тех людей, которые, обнаруживали пристрастие к вину, были к тому же известны неодобрительным поведением вообще. Музыка, танцы, курение и нюхание табака принадлежат к числу тех предметов, запрещение которых открыло для последователей шариата множество «дорог». Мы уже знаем, какую дорогу избрали персияне, турки и мусульмане других наций. Шамиль выбрал иную дорогу: за курение он приказал привешивать к лицу курильщика трубку или табачный лист посредством продетой сквозь ноздри бечевки; за нюхание он определил то же самое в отношении табакерки или рога. С этим украшением водили виновного по деревне, объявляя во всеуслышание о причине, вызвавшей такое наказание. Сверх того, их подвергали аресту по усмотрению наиба.
Меломанов, уличенных в пристрастии к музыке, тоже подвергали аресту или палочным ударам, по усмотрению начальства. Принадлежавшие же им инструменты немедленно предавались уничтожению.
Танцы запрещены шариатом не безусловно: для них сделано неболыпое исключение — в пользу двух случаев: празднования свадьбы и обрезания. В это время, мусульманам разрешается танцевать сколько душе угодно, с таким, однако, условием, чтобы мужчины танцевали своей компанией в одной комнате, а женщины своею в другой. Что касается музыки. то шариат допускает в этих случаях только один инструмент: род барабана, сделаннаго из кадушки или бочонка, обтянутых кожею.
Сообразив, что послабление это, по свойственной людям слабости, может подать повод к дальнейшему соблазну, Шамиль запретил танцы совсем, а виновных в этом преступлении разделил на две категории: к одной причислил людей порядочных, которые цодвергались только наказанию палками, а к другой — людей, пользовавшихся не совсем хорошей репутацией. Этих наказывали иначе: им марали лицо сажею или грязью, сажали на ишака лицом к хвосту и в таком виде возили по селению. Взрослые издевались над танцорами, а мальчишки бросали в иих грязью.
Здесь тоже заметно явное уклонение Шамиля от точного выполнения указаний шариата. Однако, он и в этом не сознается, а в виде довода утверждает, что к установлению таких низамов его побудило простое желание отвратить горцев от занятий, подробности которых могли иметь гибельное влияние на ход войны.
Но венцом законодательства Шамиля, конечно, следует назвать постановления о канлы (кровомщении) и по уничтожению крепостного права. Первый из названных предметов был уже подробно изложен нами прежде, а последний находится в такой тесной связи с идеей равенства, лсжавшею в основании всех действий Шамиля, следовательно и в основании целого факта тридцатилетней войны на восточном Кавказе, что, разбирая подробности одного явления, невозможно умолчать о другом. Все это, взятое вместе, представляет предмет очень сложный, требующий особого изложения, и мы, рассчитывая исполнить это в самом непродолжительном временн, скажем теперь вкратце, что постановлениями своими по предмету крепостного права Шамиль разъяснил великую путаницу, господствовавшую в счетах владельцев с их крестьянами, и тем самым, положив начало свободы для многих, неправильно закабаленных в рабство, значительно облегчил участь других, которые, согласно основных мусульманских постановлений, должны были остаться в крепостном состоянии. Независимо от того, он радикально уничтожилъ крепостное право в селениях Ках, Куаниб, Хинниб и Тлягилюк, которыми с незапамятных времен аварские ханы владели на помещичьем праве.
Заканчивая этим наш очерк, мы воздержимся от окончательного приговора законодательству Шамиля. Скажем только, что на это дело можно смотреть двояким образом: с точки зрения общечеловеческих прав и с точки зренмя обстоятельств, в которых страна находилась.
В зтом последнем случае, не будет, кажется, лишним выслушать мнение самого Шамиля.
Сознаваясь в излишней суровости своих законов, он между прочим говорит:
— Правду сказать, я употреблял против горцев жестокие меры: много людей убито по моему приказанию…. Бил я и Шатоевцев, и Андийцев, и Тадбуртинцев, и Ичкеринцев; но я бил их не за преданность к русским — вы знаете что они иикогда ее не выказывали — а за их скверную натуру, склонную к грабительству и разбоям…. Правду ли я говорю, вы можете убедиться теперь сами, потому что и вы будете их бить все за ту же склонность, которую им очень трудно оставить. Потому я не стыжусь своих дел и не боюсь дать за них ответа Богу….
А. Руновский